Родина моя

 

Боевым товарищам, участникам Великой Отечественной войны, нашим родным и родичам, друзьям и добрым соседям посвящаются эти записи и фотографии.

 

Борилово.

 

“Тропинка старая уходит в прошлое. И нам с тобой туда дороги нет.”

 

Примерно в пятидесяти километрах от города  Орла, в сторону от шоссе на город Болхов,  вдоль небольшой реки Нугрь, в течение многих веков крестьяне и служивые люди осваивали плодородные земли и строили жилища на обоих её берегах.

Жизнь не оставила свидетельств,  которые подсказывали бы, как и когда возникло тут большое село Борилово. Все строились здесь в разное время и что это было очень давно, как говорят старожилы.

Люди приходили сюда по разным причинам и в разное время. Одни это объясняют тем, что здесь не было крупных землевладельцев и помещиков, что притягивало людей на свободные земли. Другие предполагают, что здесь проходила граница Московского княжества и защитники земли Русской селились на постоянное место жительство.

И то и другое правдоподобно. Но истинная судьба, ее история возникновения неизвестна.

Больших и малых сел вдоль реки много и внешне они похожи друг на друга. Но есть и разница. Она состоит в том, что в отдельных селах почти все жители однофамильцы. Так в селе Кулики жили Куликовы, в большом селе Воиново живут в основном Воиновы. Другие села носили самые разнообразные названия – Чернь, Скородомка, Злынь, Босота, Кутьма и другие, в том числе и Борилово. Да и фамилии жителей весьма разнообразны.

Это подтверждает версию о том, что сюда приезжали люди из разных мест, а не происходили из одного семейства. Но, живя на одном месте многие годы, люди способствовали тому, что рядом с хозяином строились сыновья, внуки и правнуки. Фамилия разрасталась, росло и село. Поэтому здесь группами живут Усовы, Худокормовы, Пьяновы, Снурницыны и другие.

Историки – краеведы отвечают, что жители Орловского края сражались против Киевского княжества и часто выходили победителями. Они выступали против хана Батыя и его полчищ, участвовали в битве на Куликовом поле против хана Мамая. Позже вели бои с крымскими татарами, совершавших набеги и грабежи на города и села Орловщины.

В Борилово жили участники многих воин, в том числе воины 1812 года, бывшие матросы с броненосца «Потемкин», участники 1- й мировой войны, Октябрьской революции и гражданской войны. Много жителей села сражались на фронтах Великой Отечественной войны 1941-1945 г.г. и были партизанами.

Многие селяне не вернулись с полей битв. Их могилы разбросаны по многим республикам и странам Европы и Азии. В селе доживали свой век инвалиды воин и раненые, в том числе и мои родные и близкие.

Трудная и сложная судьба досталась жителям села Борилово. Много раз оно подвергалось разрушению и грабежам. Не обходили село голод и холод. И, не случайно, находясь в хорошем природном районе, селяне жили бедно и плохо. Сильно мучили их грабежи, подати и налоги.

Выращивая хорошие урожаи, жители не могли продавать продукты по их стоимости. Не было хороших дорог, большие города далеко. Все приходилось продавать в Болхове по очень низким ценам. Скупало продукцию в основном купечество, которое затем вывозило ее в Орел, Карачев, Ливны, Елец и другие города. Болхов был городом купеческим. Здесь было двенадцать церквей и два монастыря мужской и женский.

Здоровые мужики села часто выезжали на заработки в промышленные районы Украины: Донбасс, Луганск, Екатеринослав и другие. Да и сейчас они часто везут свою продукцию в эти районы и работают здесь.

Ну, климатические условия в Борилово действительно прекрасные. Лето здесь теплое, дождливое. Бывают очень сильные, особенные грозы. Раскаты грома, чистые, четкие. После дождя парит, пахнет озоном, в лужах стоит теплая вода. Растительность растет быстро, с сочными листьями и мощными корневищами.

Зимы бывают здесь суровыми с сильными холодами. Бывали случаи, когда в хлевах замерзали домашние животные, а птицы замерзали на лету. Выпадает очень много снега. На моей памяти случалось, что за одну ночь его наметало столько, что заносило дома и только верхушки деревьев торчали из сугробов. Всякое движение прекращалось. В основном в зимнее время транспортной линией была дорога по льду реки Нугрь, которая промерзает зимой почти до самого дна.

Весной на реке Нугрь бывает большой разлив. Подтапливает многие села. В период моего детства мы с интересом наблюдали ледоход. Извилистые берега создавали заторы льда. Рев бурлящей воды и грохот ломающегося льда создавали волнующееся зрелище. Уровень воды начинал быстро подниматься. Вода подходила к жилым домам и хозяйственным постройкам, что были в низинах. Жители начинали спасать скот и имущество, пробираясь на возвышенность.

Ледоход снисхождения не делал ни кому. Он сносил все на своем пути. Не оставалось ни одного моста, разрушалась мельница. По реке вместе со льдом плыли деревянные постройки, запасы корма для скота – сено и солома и многое другое. Жителям села приходилось долго восстанавливать разрушенное, искать немалые средства для этих работ.

Ну, а жители в период ледохода вылавливали много рыбы для продажи и своих нужд.

Теплое лето, снежные зимы, обилие влаги способствует тому, что здесь хорошо растут зерновые культуры – рожь, пшеница, овес, ячмень; крупяные – гречиха, просо; технические – конопля, лен; бобовые – горох, вика, чечевица, бобы. Осенью собираются богатые урожаи хлеба, овощных, в садах созревают яблоки и многое другое, что необходимо для человека в жизни.

Однако село не обходили голодовки. Иногда в бесснежные зимы все вымерзало, а в засушливое лето часто все гибло от безводья.

Такое наблюдалось в давнишнее время и в 20 -30 годы, после Великой Отечественной войны 1941 – 45 г. г. Ни в одном случае жители села не получали ни одного грамма хлеба или овощей из других районов. Ели все, что можно есть. Спасала река. Ели рыбу и беззубку. Но от голода и умирали люди. Особенно старички. Что – либо достать они не могли, а дети выехали из села раньше и помочь не могли, не сумели. Так в 1933 году умерли старики Поздняковы – наши соседи. Они сумели дожить до нового урожая ржи и собрав семян, сварили их, поели и умерли.

Никто и никогда искусственных голодовок в селе не создавал. Все зависело от природы и добросовестной работы людей. А люди здесь трудиться умеют. Часто подводила природа. Человек был бессилен. Такие трудные годы были не очень часто. Располагая богатыми сельхозпродуктами жители могли и держали во дворах много скота и птицы.

Несмотря на возможности разбогатеть, богатых на селе было мало. Причин для этого было много и для каждой семьи они разные. Богатыми около нас были Усов Ермолай Никитович со своими сыновьями Григорием и Иваном, который жил на Чуриловке и Вылугин Никанор Антонович, живший на Козинке. Отличались они от других тем, что было немного больше земли, скота и сельхозтехники. Они хорошо жили с соседями, вместе со всеми в 1929 году вступили в колхоз «Борец – безбожник» и добросовестно трудились в кооперативном хозяйстве.

До 1935 – 37 годов, а с какого времени не знаю, восемь дворов: мой отец Семен Иванович, его брат Алексей Иванович (по прозвищу Леваковы), Поздняковы (Фролушкины), Худокормов Иван Иванович (Хватин). Усовы – два брата Григорий и Иван, Снурницыны (Чурилкины ), Пьяновы (Гришучиха ) с семьями жили в маленьком хуторке Чуриловке, примерно в километре от села Борилово. Никакой власти на хуторе не было, подчинялись Бориловской администрации. При организации колхоза «Борец – безбожник» все жители хутора вступили в него, и жизнь на хуторе стала неудобной. Надо бывать в правлении колхоза, получать наряды у бригадира на работы, что вынуждало ходить в село. А весной, в распутицу, осенью, в дождливую погоду было очень трудно. Мы часто упрекали себя, что так далеко живем.

А как трудно было ходить детям в школу.

В 1935 – 1937 годах все жители хутора переехали в Борилово, купив там домики, в которых можно было жить. Наша семья тоже переехала на участок, где сейчас живет Николай Захарович.

Переселение не прибавляло богатства. Добавлялись трудности. Надо было ремонтировать купленное, достраивать сараи и скотные дворы, да и многое необходимое в хозяйстве. А вскоре началась война.

При вступлении в колхоз жители, как правило, сдавали для обобществления лошадей и сельхозинвентарь. Все остальное оставалось в личном хозяйстве колхозника.

В первые годы в колхозе было хорошо: заработанные трудодни оплачивались продуктами. Члены колхоза получали все виды произведенной сельхозпродукции от морковки до хлеба, от меда до яблока. Но потом, особенно после войны, 1945 года все изменилось.

Село было оккупировано немцами. Все было разорено и разграблено врагом и жителями. Сожжена была школа и колхозные дворы. Село очень поредело. Многие жители погибли на фронтах, часть уехала в другие районы и село стало заростать сорняками.

Молодежь покидала колхоз и оседала в городах Орловщины и Подмосковья. Пожилые хозяева и по сей день живут в Борилово, трудятся в совхозе и на своих участках. Совхоз дает в ближайшие города и промышленные районы много сельхозпродукции и отличного качества. Многое заготовляет здесь подмосковие.

Авария на Чернобыльской АЭС захватила и Орловскую область. Это отрицательно сказалось и на жизни и экономике села. Люди беспокоятся о действии радиации, с опаской смотрят на сельхозпродукцию, ее меньше стали заготовлять для других районов. И, хотя с 1986 года прошло уже много времени, тревоги у людей не уменьшились.

Так халатность и безответственность одних приносит горе другим. И это коснулось села Борилово.

Таким, в общих чертах, я знаю родное село в период своей жизни. Хотя в последние годы жизни мы бывали в нем все реже и реже.

В своих воспоминаниях еще много раз буду рассказывать о селе и его жителях и их судьбах.

Здесь прошло мое детство и отрочество. Отсюда я ушел в жизнь, которую определила судьба.

Тропинка жизни

 

Все, о чем мне удалось рассказать, невозможно было бы, если бы много лет не была со мной рядом друг и жена Евдокия Евсеевна Савгира.

  

Ее дневники и память помогли мне восстановить ту тропинку жизни, по которой мы прошли с ней рядом пятьдесят лет, а в отдельности более семидесяти.

  

Скучным был бы рассказ без фотографий. А фотографии – это факт. Доброе дело фотографа 37 Стрелкового корпуса Константина Гужва надолго сохранит образы друзей и наших сослуживцев во время войны 1941-1945 годов в доброй памяти людей.

 

Долгое время легло между нами и теми записями и фотографиями, которые лежат сейчас передо мною. На многих нет даты съемки, нет фамилий и имен заснятых.

 

Время безжалостно. Память забывчива. Кое – что удалось вспомнить, но не все. В этом мы в долгу перед всеми.

 

Много снимков моих и сына Саши.

 

Читайте, смотрите и помните, дорогие друзья, родичи.

 

Апрель 1994 года.

 

А.С. Снурницын

 

Днепродзержинск.

Истоки

 

В маленьком хуторке Чуриловке в декабре 1920 года родился я – Андрей в семье крестьянина Снурницына Семена Ивановича, 1882 года рождения, мать – Анна Андриановна, 1885 года рождения. Имя получил от праздника Андрея – 13 декабря.

Я был вторым ребенком в семье. Первой была сестра Аксинья, на 8-9 лет старше меня.

 

Это было труднейшее время. В России шла гражданская война. Разруха, голод и холод господствовали страшно как в стране, в селе и в каждой семье.

Мой отец был солдатом на фронте 1- й мировой войны. Попал под отравляющий газ, примененный немцами на фронте. Заболели легкие. В госпитале подлечился немного и был отправлен домой, где жил до последних своих дней, имея невыносимо тяжелый кашель и страшную одышку.

Я родился, когда не было уже в живых ни дедушки, ни бабушки, тем более прадеда и прабабушки. Были только дяди и тети, то есть братья и сестры моих родителей.

Старший брат отца, мой дядя Матвей Иванович жил на Кричевском поселке со своей семьей. Младший сын Федор в 30 -х годах выехал в Подмосковье, а старший Влас оставался в селе. Погиб в войну.

Другой брат – мой дядя Алексей Иванович жил рядом с нами на Чуриловке. Жена умерла в середине 20-х годов, оставив четверых детей: сыновья Гавриил и Николай и дочери – Мария и Евдокия, Гавриил и Мария с Евдокией уехали из села в Ожерелье, а Николай оставался в Борилово, здесь захватила война, ее они пережили, на фронте не были, Николай плохо слышал. Отец был старый. После войны работал мельником в Борилово. Николай работал в колхозе. Умерли в селе. Судьбы Гавриила с сестрами мне неизвестны.

Младшая сестра отца, наша тетя, Татьяна Ивановна жила с нами, после войны с племянниками, а потом с Николаем Захаровичем с семьей. Была инвалидом. Поломала в детстве ногу. Семьи не имела. Была хорошей швеей – портнихой, чем обеспечивала себя, помогала брату Семену и всей нашей семье.

У мамы знаю только одну сестру – Солонею. Она жила в селе Злынь, была замужем за Кузнецовым. Муж умер, а сын Михаил погиб во время войны.

Оставшись одна и, не найдя приюта, она по-видимому ушла в дом престарелых в Болхове и все связи с ней были потеряны.

Мама – Анна Андриановна и ее сестра: Солонея были родом из села Ветловка. Родословную матери не знаю. На ее родине не был. Не ездили в

Ветловку ни мать, ни отец. Думаю, что родичей матери там не оставалось.

С сестрой Солонеей связи были хорошие.

Последние годы жизни мама была инвалидом. На шерстобойке попала в машину и сильно травмировала руку.

Родители отца: по линии матери не знаю никого. Отец – Иван Николаевич, дед – Николай Дементьевич, прадед – Дементий. Все они в свое время жили в селе, занимались сельским хозяйством, в основном середняки.

Вот это и все, что сообщила мне тетя Татьяна Ивановна о моих дедах и прадедах. В детстве у мамы и папы не спросил об их родителях, а потом было поздно.

Не хочу оправдываться, но судьба у меня сложилась так, что с 1937 года я практически не жил в селе Борилово. Если его навещал, то на очень короткое время. Учеба, служба в Армии и война порвала мои узы с селом, родители умерли или погибли при немецкой оккупации. Сам я был на фронте. Было не до родословной.

Оставшаяся в живых тетя Татьяна Ивановна знала родичей, но не очень много рассказывала о них. Судьба сложилась у нее очень трудной. Она не только была инвалидом с детства, но и в 1925 – 1926 годах сильно болела. Болезнь ее была никому не известна. Ни один врач не брался лечить. По ее рассказу случилось вот что: в один из дней летом 1925 или 1926 года отгоняя коров и овец в стадо на Козинку один житель по прозвищу Басамат ( назвать точнее не могу ) предложил ей пошить ему рубашку. Из – за занятости она принять работу отказалась. Он предупредил ее, чтобы об этом помнила, что это так не пройдет.

Когда она возвратилась домой, моя мама послала ее принести из родника воды. Она дошла до родника, но воды набрать не смогла. Кто – то старался толкнуть в колодец и возвратилась с порожним ведром. О случившемся стала рассказывать своему брату Семену Ивановичу и моей маме. Отец сам сходил по воду. Но случай с Татьяной Ивановной насторожил на непредсказуемое. Слухи о Басамате были самые разные, все считали его колдуном, и поэтому все от него можно ждать. Не верилось. Но, вот что было дальше…

Спустя несколько дней после случившегося мы все обнаружили во всех трещинах стен дома куриных вшей. Причем их было не единицы, а масса. Никакие средства из ветеринарии их не уничтожали. Количество их росло. Они были на всех вещах, находящихся в доме. Наше беспокойство росло. Мне уже было 5 -6 лет и это осталось у меня в памяти на всю жизнь. Папа запряг лошадь, посадил меня в повозку и поехали мы в село. Он не говорил куда и зачем. Через несколько часов приехали мы в село Кубановка и пошел отец к деду Лаврентию Павловичу (фамилии не знаю). Дед быстро собрался, и мы поехали обратно к нам домой. По дороге папа много рассказывал о случившемся, а дед Лаврентий Павлович сидел и только слушал. Было похоже, что и для него это было новостью. Благополучно доехали домой. Лаврентий Павлович внимательно посмотрел на непрошенных насекомых, попросил всех нас выйти из дома, оставшись один. Через несколько минут он позвал папу и вручил кружку с водой, которой нужно было побрызгать все стены дома и вещи. Мама занялась этой работой, а мы с папой повезли домой Лаврентия Павловича.

Разговоров по дороге не было и единственное, что просил Лаврентий Павлович, чтобы сообщили результаты.

Мы с папой вернулись на Чуриловку. Был уже вечер. Мама и моя сестра Аксинья все побрызгали и сидели ждали нас. Татьяна Ивановна занималась коровой и овцами. Чувствовала себя нормально.

Поужинали и разошлись, чтобы ложиться спать. Но сон не брал. Все тихо разговаривали. Уснули только к утру. Раньше всех встала мама. Было уже светло и она сумела осмотреть и дом и вещи, потом разбудила папу. Сказала, что насекомые куда – то из дому исчезли, даже никаких следов не осталось. Папа еще и сам проверил и ничего не нашел.

Отправив скот на пастбище, мы с папой поехали в Кубановку, чтобы сказать о результатах. Лаврентий Павлович остался довольным, но папу предупредил, что может быть и что – то другое, неожиданное. Просил обращаться за помощью.

Прошло несколько дней. Няня Татьяна Ивановна почувствовала себя плохо. Зашла в дом и прилегла на постель. А когда мама решила посмотреть, что с Татьяной Ивановной и зашла в дом, то увидела ее под столом с перекошенным лицом и широко открытыми глазами.

Когда мама хотела ей помочь вылезти из под стола, Татьяна Ивановна подняла такой крик; стала ругаться и размахивать руками, что перепугала маму. Она вышла из дома и позвала папу. Перед папой встала такая же картина. Татьяна Ивановна сидела под столом, имея вид сумасшедшей.

Никакие уговоры на нее не действовали. Она была невменяемой.

Папа немедленно запряг лошадь и выехал в Кубановку. Привез Лаврентия Павловича. Увидев его, Татьяна Ивановна сразу успокоилась и взявшись за руку деда спокойно вылезла из под стола. Вид ее изменился, кричать и ругаться она перестала. Ни на какие вопросы не отвечала. Молча, опустив голову, сидела у стола.

По совету Лаврентия Павловича няня была отвезена в Кубановку на лечение к деду. Жила там долго. Папа возил туда продукты и навещал сестру. Нам говорил, что дело идет на поправку. Скоро вернется домой.

Примерно через месяц Татьяна Ивановна вернулась домой спокойной и рассудительной. И до конца своей жизни больше ни разу не болела такой болезнью, хотя переносила неимоверные трудности и лишения.

Я не могу найти слова, чтобы поблагодарить Лаврентия Павловича из села Кубановки за его труд.

Папа не терял с ним связей. Он часто ездил к деду. Лаврентий Павлович и его дети Михаил и Маша были гостями у нас. Кое – чему папа научился у деда и у него получалось. Кое – что отговаривал, другое заговаривал, сбрызгивал, поил и иногда помогало. Люди говорили спасибо

О судьбе семьи Лаврентия Павловича ничего не известно. В связи с гибелью моих родителей, связи были порваны и восстанавливать их никто не стремился. А очень жаль.

Вот пожалуй и все, что мне известно о моей родословной, о моих стариках, рано ушедших из жизни по вине немецких захватчиков.

Болезнь тети Татьяны Ивановны (нашей няни) это было первым, что осталось в моей детской памяти с 5 – 6 лет. Что было до этого – не могу ничего вспомнить. Мама и няня рассказывали, что в детстве я был непослушным, часто убегал из дома на реку Крутой, тонул в ней, не всегда слушался родителей, за что частенько от отца попадало.

Сколько сам помню, детство было не очень радостным и счастливым. Нам не хватало обуви. Мы носили на ногах лапти, чуни и редко валенки зимой, а летом бегали босиком. Что было хорошо – это то, что мама вязала нам на зиму шерстяные носки. Мы могли кататься на санках, гулять, ноги не очень замерзали.

Шли годы, шло детство. В 1924 – 1926 годах в селе было начато строительство школы. До этого времени в Борилово была одна церковноприходская школа, которая не могла охватить учебой всех детей. Многие дети не учились. Вскоре новая школа начала работать и старшие ребята и девчата пошли в 1- й класс.

Здание школы продолжало строиться. Она была деревянная, сделана удобно и красиво, но до конца так и не была достроена. Обналичка не была прибита, а вокруг окон годами торчала пакля и мох.

В 1929 году пошел и я учиться в 1-й класс. Ростом я был маленький, документов о рождении не было, и меня в школу принимать не спешили. Но в конце концов приняли.

Первой моей учительницей была Анна Федоровна Нечушкина: это добрая, умная и очень красивая женщина. Среди нас не было детей, которые не уважали бы ее. На уроках Анны Федоровны мы были как завороженные. В классе была такая тишина, что было слышно, как летела муха. Ее уроки глубоко врезались в памяти, учеба была легкой и я первый класс закончил с отличными оценками. Такие оценки оставались у меня и во втором и в третьем и в четвертом классах, где учителем была Анна Федоровна. За отличную учебу я часто получал премии. Это были отрезы на рубашку или брюки. Все мы росли, перешли в старшие классы. Прибыли к нам новые учителя: Глухов Иван Иванович, Муратов Иван Иванович, Ольга Николаевна, Серафима Дмитриевна и другие.

В 1936 году закончил здесь 6 классов и в связи с тем, что не набирались дети в 7 – й класс, мне пришлось поехать в село Злынь, к тети Солонии и закончить семилетку. Вместе со свидетельством здесь в школе я получил грамоту за хорошую учебу и примерную дисциплину.

Продолжать дальше учебу решил в Болховском педагогическом училище. В Болховской поликлинике летом 1937 года мне восстановили время рождения и выдали свидетельство, в котором отбрасывались несколько дней 1920 года, как говорили мне родители, и указывалась дата рождения 21 июля 1921 года.

Вместе с ребятами Злынской семилетней школы Каверзневым Николаем, Куприяновым Иваном, Гавриковым Петром, Дворецких Татьяной и Карповой Аней, окончившими 7 классов в 1937 году я подал заявление в Болховское педагогическое училище.

Конкурс был не очень большой. Заявлений было подано почти в два раза больше, чем требовалось. Экзамены по математике, русскому языку и литературе выдержали не все и почти половина была отчислена. Из нашей группы не прошла по конкурсу А. Карпова. Она очень переживала свою неудачу и со слезами на глазах уезжала домой.

С 1 сентября 1937 года мы начали учиться, хотя в разных классах. Я учился в классе «В». Из Злынской школы в один класс со мной никто не попал. Но все, кроме Каверзнева, учились в других классах и получили дипломы. Каверзнев бросил учебу и начал работать.

Моими учителями в училище были: Никольский Александр Николаевич – директор, преподавал историю, Красавин Василий Сергеевич – классный руководитель, преподавал русский язык и литературу, Валуев Николай Трофимович – преподавал методику русского языка и литературы, Королева (Смирнова) Людмила Дмитриевна – биолог, Бруммер Наталья Карповна – иностранный язык, Сидоренко Семен Федорович – физкультура, Третьякова А. С,- педагогика, Карпов Иван Степанович – военрук, Сидоренко Мария Федоровна – математика, Хализев Алексей Иванович – рисование и другие.

Трудностей в учебе в училище не было. Все три года учебы получал стипендию и иногда премию.

Коллектив класса был небольшой, но сплоченный. Старались помогать друг другу по отдельным предметам и особенно при подготовке к экзаменам.

Хорошим учеником в классе был Сорочкин Григорий. Но был замкнутым и самолюбивым и излишней гордостью. Поэтому к нему почти не обращались. Часто собирались у девчат и разрешали сложные задачи, учили новые материалы, особенно по истории. По этому предмету не было учебников. Александр Николаевич рассказывал на уроке историю по Карамзину или Соловьеву. Нам же нужно было коротко и ясно, без описаний приемов и балов. Мы искали главное – события и участие в них людей. Эта работа была самой трудной. Александр Николаевич входил в наше положение и часто дополнительно работал с нами.

Хорошими организаторами в оказании помощи были Савкина Татьяна, Седова Мария и Самохина Дуся. Савкина была сильной ученицей, очень способной и с желанием не только училась, но и помогала всем в классе. А помощь в учебе была необходима многим.

Учащиеся училища были из разных сел и городов, из разных школ, с большой разницей в возрасте. Учителями в школах были совершенно разные люди, многие из них не имели педагогического образования. Ведь тридцатые годы были годами борьбы с неграмотностью. Более способные люди продолжали потом учебу в общеобразовательных школах, хотя возраст у них был не первоклассника. В педучилище много было ребят и девчат переростков. А ведь мне и подобным было по 15 или 16 лет, только что окончившим семилетнее образование в школах.

До сих пор держится в сознании вот эта разница в возрасте. Мы были дети, а они – взрослые. Это чувствовалось. Нет, нас не обижали, не унижали, но их слово для нас было весомым и солидным. Преподавательский коллектив училища был хороший. Это были специалисты своего дела. Они охотно опирались в работе с нами на старших среди нас товарищей. И это приносило пользу. Мы все понимали, что будем учителями. А это дисциплина, организованность и порядок во всем и высокое качество учебы. Об этом нам напоминали старшие товарищи.

Не случайно, за все три года учебы не было родительских собраний, очень редко были классные собрания, на которых обсуждались второстепенные вопросы. Грубых нарушений порядка и дисциплины в училище не было.

Девочки Савкина, Седова и Самохина были немного старше нас и делали доброе дело для помощи в учебе.

За все три года учебы в классе не было отстающих. В 1940 году все пришли к государственным выпускным экзаменам с надеждой на успешную их сдачу. Все мы сдали госэкзамены и получили направления для работы в школах районов Орловской области и других пунктов СССР. Я получил документы для работы учителем начальных классов в село Становой Колодец Орловской области.

По воле судьбы, не помню почему, мне не удалось быть на выпускном вечере. Я был дома. До сих пор я сожалею об этом. Ведь заслушав результаты экзаменов и решение дирекции о направлении на работу выпускников, мы поздравили друг друга, пошли сфотографировались и коротко распрощались, не думая о том, что мы больше никогда не встретимся, что наши дороги разойдутся во все стороны. Что мы больше не увидим друг друга.

Так и получилось. Тяжелые годы 40-х годов разлучили нас навсегда. Только в августе 1952 года, когда нужно было восстановить документ об окончании училища (старый был утрачен командованием 230 пехотного полка  в 1941 году ), в период районного педсовета я приехал в Болхов, чтобы найти свидетелей. Помог мне в этом Иван Осипович Снурницын. Пришли на собрание, подождали перерыва и Иван Осипович встретил меня с бывшим директором училища Никольским А. Н., учителем Валуевым Н. Т. и Королевой Л. Д., которые дали мне подтверждения об учебе в училище и я получил удостоверение № 160 от 28. 08. 1952 года.

Здесь же я встретился со своим бывшим одноклассником Таракановым П., который, как и я не знал судеб наших товарищей по учебе. Но рассказал, что уехала с немцами Бруммер Н. К., служил у врага Латышев, был в училище Председателем первичной организации ДОСААФ. Работала переводчицей при немцах Симонова Елена. Умер после войны от угара дома Куприянов И., работал где – то в комсомоле Зайцев Н.. Судьба других неизвестна.

Вспоминаю сейчас об этом и на душе так тяжело, что не могу успокоиться. Какое же страшное время пришлось пережить нашему поколению в период войны и после нее.

Простите, что отвлекся. Воспоминания, мне кажется, тем и отличаются от рассказа, что здесь часто перемешивается старое с сегодняшним. Чтобы события имели завершения и к ним больше не возвращаться.

Но не всегда это получается. Ведь к прошлому мы идем с целью сравнить с сегодняшним, а иногда сама память относит в далекое прошлое, нами пережитое. Происходит это независимо от нас, без всяких причин.

Закончив педучилище, я получил направление для работы в школе в село Становой Колодец. Однако выехать на работу не мог. Еще в период прощания с училищем Болховский райвоенкомат вручил мне повестку о призыве в Армию. Отправка намечалась на июль 1940 года. Все мои планы рушились. Школа уходила в сторону.

Еще при учебе в училище мы знали о решении Правительства о начале призыва в Армию учителей – мужчин. До 1940 года учителей в Армию не призывали. Но военная подготовка у нас была, был военрук, мы летом были в военных лагерях от ДОСААФ, изучали уставы и наставления Красной Армии. Учились стрелять и оказывать первую медпомощь товарищу. Многие из нас имели значки ГТО, «Ворошиловский стрелок», « Готов к санитарной обороне». Я не думал, что попаду в первый же призыв, да еще летом, когда призыва в армию не было.

В конце июля 1940 года по специальному призыву я вместе с другими призывниками выехал из Болхова в город Ростов – на Дону и прибыл в 230 стрелковый полк.

Служу народу

 

Вместе со мной в 230 стрелковый полк были призваны окончившие педучилище Пискунов Е. Д., Дорофеев Иван и Мелихов – житель города Волхова. Всех нас быстро отправили в Новочеркасск, для прохождения службы в 5 – й роте.

 

Так началась наша служба в части, назначение которой мы пока не знали. Только после изучения Устава Войск и Наставлений мы узнали, что начали службу своему народу по охране труда и покоя от всякой нечисти.

Будучи в роте мы поняли, что наша служба будет совершенно другой, чем в частях Красной Армии. Мне представлялось, что буду служить в части, где прежде всего боевая подготовка, владение в совершенстве боевой техники, высокая физическая подготовка. Но не получилось. Служба была совершенно другой.

Через день наряд в караул по охране тюрьмы, мало было занятий по боевой подготовке, мы совершенно не ходили в город в увольнение, не посещали кино, и театры ни в части, ни в городе. Кругом стены казармы, а на улице высоченная стена – забор объекта. Удручающее настроение не покидало меня и товарищей при такой службе.

Немного разнообразили службу командировки по конвоированию людей из одного города в другой. Они длились от нескольких дней, до месяца, а иногда и больше. Да и это не веселило. Езда в вагонах, пыль и постоянный шум угнетающе действовали на людей. Кроме того постоянный караул.

Мне интересно было побывать в разных районах страны, посмотреть природу и живущих в других местах людей. Ведь я до службы в Армии никуда не ездил и практически ничего не видел. И у меня теплилась надежда, что буду работать учителем, и это пригодится.

Конвои были разные, и количество перевозимых людей было неодинаковым. С началом войны конвои были увеличены, стали гораздо чаще и не такие ответственные. Мы начали возить в Среднюю Азию, Казахстан евреев и немцев, проживавших в Ростовской области. Ездили в товарных вагонах, с малыми удобствами. Кормили организованно, как солдат.

За все мои командировки не было случаев побега или отставаний. Все понимали, что перемещение не по желанию, а согласно решения Правительства по причинам трудно объяснимым в то довольно тяжелое и сложное время.

Беспокойной была обстановка в мире. Тяжело на душе было от финской компании, японцы проявляли агрессивность у озера Хасан и реки Халхин – Гол, в Европе и Германии господствовал фашизм.

И хотя был заключен пакт о ненападении между СССР и Германией, никто не верил в честность Гитлера и Германии. Было ясно, что подготовка немецкой армии, ее усиленное вооружение западными странами направлена будет в первую очередь против нас, против СССР.

Конечно, тогда никто из нас не думал, что война начнется через год. Мы еще надеялись на благоразумие Гитлера и соблюдение пакта о ненападении немцами. Но мы серьезно ошибались. Да и не только мы. Ошибалось и Правительство СССР. Оно иногда ставило под сомнение донесения наших разведчиков о серьезной подготовке немцев к войне.

Пакт пактом, а действия военных Германии подсказывало нашему командованию, что нужно сегодня начинать и нам готовиться к войне. У нас начались занятия по Боевым Уставам и Наставлениям. Мы чаще стали выезжать на стрельбище, используя каждую свободную минуту. Побывали в Персиановских лагерях, где отрабатывались действия на марше, в ночное время и завершались боевыми стрельбами.

За короткое время пребывания в лагере мы получили хорошую военную подготовку, как по Боевым Уставам, так и по огневой выучке. Теперь мы учились воевать каждый день. Впоследствии это очень пригодилось.

Исполнялся год, как начал служить в 5 – й роте. Служба тогда была длительностью 2 года. Отслужившие срок собирались уезжать домой, и у нас теплилась надежда, что и мы через год поедем домой.

В части началась работа по отбору солдат для направления на учебу в военные училища. Из нашей роты выехали на учебу мои земляки Пискунов Е. Д. и Дорофеев Иван. Куда они уехали мы не знали. Связи с ними не было. Чуть позже мне было присвоено звание сержанта, и был назначен на должность зам. Политрука роты. Моя служба продолжалась в Новочеркасске. Отслужившие пока не уезжали. Не прибывало и пополнение. Призыва пока не было.

Немножко изменилась и наша служба. Теперь старослужащих не стали посылать в командировки, которых стало больше, и они ложились на наши плечи.

Командировки – это та же караульная служба, только в вагонах, на колесах. Ели из походных кухонь, если большой конвой; если малый, то готовили еду в котелках, или ели сухой паек.

Конечно, наше конвоирование совершенно отличалось от конвоев, которые показывают в кино. У нас не было кандалов, в наручниках были в исключительных случаях, не было этапов. Мы ездили на большие расстояния, без пересадок.

Признаться, не очень веселая была такая служба. Возили много людей. Они все были разные, и надо было находить с ними общий язык. И всякое бывало. Нам, молодым солдатам, больше всех и попадало. Здесь были и оскорбления и насмешки. Все приходилось терпеть и переносить.

Обратный путь был свободным. Возвращались в пассажирских поездах, в отдельных купе. Охраняли сами себя.

Хочется сказать, что командировки для нас были и местом и временем для познания городов, куда приезжали. После сдачи людей мы часто знакомились с достопримечательностями города и его жизнью.

Так я побывал в Барнауле, Ивделе, Кирове, Москве, Полтаве, Свердловске, Котласе и других. В 1941 году был в Сталинграде; в городе красавце на могучей реке Волге. И с горечью смотрел фотографии разрушенного немцами города – богатыря в 1942 году.

Время шло. Служба продолжалась. Международная обстановка не радовала. Все настораживало. Шло перемещение войск, усиленная боевая подготовка, особенно настораживающая тишина – все говорило о приближении трагических событий, о начале войны.

К нам на вооружение поступила новая автоматическая винтовка СВТ – 9. Это была самозарядная винтовка. Мы немедленно занялись ее изучением, выезжали на стрельбище для боевых стрельб. Конструкция винтовки оказалась неудачной и массового производства не получила.

Где – то в начале мая 1941 года во время отдыха мне приснился сон, когда я увидел пролетающее по небу церковное знамя – хоругвь, с которого приглушенным голосом кто -то говорил: люди, скоро наступит трудное время. Всем будет очень тяжело. Прольется много крови. Рассказал о сне товарищам. Они посмеялись. Написал письмо отцу и сообщил о сне. Папа написал, что сон не к добру. Может начаться война. Вскоре мы поехали далеко в командировку, где мы и услышали о начале войны.

С этого момента мои связи с родными были прерваны на долгие годы, а увиденный сон сбылся. Содержание его помню всю жизнь, и знали родители.

Скоро мы вернулись в роту, нас ожидала новая командировка в город Барнаул. Мы сопровождали эшелон с немцами, которые проживали под Таганрогом. Командировка была продолжительной. На железной дороге вводилось военное положение. Нас начали обгонять поезда.

Война

 

Не хотели мы войны. Но 22 июня 1941 года она началась. Хорошо подготовившись, фашистская Германия вторглась на территорию СССР.

 Для нас началась Великая отечественная война.

 Какой она была в самом начале и как начата,  внезапно или нет, пусть судят историки. Для нас, солдат, началась война с гибелью людей, разрушениями, горем и слезами.

 

Трудно даже вообразить, сколько же было пролито крови за годы воины. Десятки миллионов людей погибли. И ради чего? Да кто на такой вопрос ответит. Особенно сейчас. Мы победители – нищие, мы – оккупанты, мы – ничто.

Ростов-на-Дону далеко от границы и только в сентябре 1941 года наш полк выступил на передовые позиции с целью обороны города.

Мы, несколько солдат 5-й роты, только что вернулись из командировки, разгрузи­лись в Сталинграде и ночью, в поезде из нескольких вагонов, приехали в Ростов. В казарме была только охрана. Все были на передовой. На другой день утром мы от­правились в сторону ж.д. вокзала, где сто­ял полк.

Так я начал участвовать в боях с немецко-фашистской армией на Южном фронте. Здесь были сосредоточены большие силы немцев. Они наступали с задачей овладеть городом Ростовом-на-Дону и двигаться на Кавказ, к нефти.

Полк уже около двух месяцев занимает боевые позиции в западной части горо­да. Подвергался бомбардировке немецкой авиации, были первые потери в наших рядах.

Натиск врага все больше усиливался, начались бои на окраинах города, а потом и в городе. Немцы, несмотря на большие потери, продвигались к Дону. Наступающих немцев поддерживала большая группа танковых войск.

Наш полк не имел никакой поддержки: у нас не было артиллерии, минометов, не говоря о танках и самолетах. Мы понимали сложность обстановки. Немцы были и под Москвой. Но и нам было очень трудно без поддержки. Что мы могли делать одной бинтовкой и гранатой.

Танковые силы врага вышли на проспект Буденного и стали вести огонь по мосту через Дон. В районе гостиницы удалось на проспекте подбить гранатами немецкий танк и затормозить продвижение немцев к Дону. Однако и наше положение становилось все сложнее и сложнее.  В случае разрушения мо­ста через Дон нам не оставалось путей отхода. Все это обязывало нас любыми путями не допустить продвижение врага. Но наши силы были слишком малы, чтобы сдержать превосходящего врага. Был получен приказ оставить город и занять оборону в районе Батайска и в плавнях Дона.

21 ноября 1941 года мы оставили город Ростов-на-Дону и заняли оборону в плавнях Дона, чтобы не дать возможность немцам занять переправу. Немцы за Дон не прошли.

 

Освобождение Ростова

 

Пока мы в обороне за Доном хочется напомнить о том, что же в это время происходило у меня на родине дома. Ведь в 1940 году я покидал дом, в котором жили: мать, отец, сестра Аксинья, брат Иван, сестра Мария, тетя Татьяна Ивановна, муж сестры Аксиньи Захар Трофимович Усов и их дети Иван, Николаи, Егор и Варвара.

Бои развернулись и на территории Орловской области. Был призван в Армию Захар Трофимович, добровольцем пошел на фронт брат Иван 1924 года рождения. Все остальные члены семьи оставались на оккупированной территории. Все связи была, прерваны и о судьбе родных узнаю через два года, даже позже, в 1944 году.

Летом 1943 года, когда началась Курская битва, я написал первое письмо домой, с надеждой, что дома кто-то есть живой и ответит. Вскоре был получен ответ на мое письмо, но писали не из дома, а дядя Алексей Иванович, который сообщал, что папа умер, а остальные все угнаны немцами неизвестно куда. Что после освобождения села приезжал Захар Трофимович, но никого не застал, сильно плакал и уехал в часть служить. Дядя прислал мне адрес Захара Трофимовича и мы долгое время переписывались, а в связи с гибелью в бою связь прекратилась. Служил он санитаром. В письмах сильно переживал судьбу жены и детей и не надеялся остаться живым. Передовая не щадила и санитаров.

Вспомнил о родных и в рассказе далеко ушел вперед. Возвращаюсь под Ростов-на-Дону.

В плавнях Дона мы держали оборону до 29 ноября 1941 года. Утром этого дня получили приказ о переходе в наступление с задачей освобождения города Ростова и продвижения в сторону Таганрога. Полк по тонкому льду форсировал Дон через Зеленый остров и завязал уличные бои. Немецкие войска оказывали упорное ­сопротивление. Каждый дом приходилось брать с боем. но было заметно, что тяжелая техника, в частности танки, были убраны из города. Уменьшался и артиллерийский огонь. По мере продвижения к центру города уменьшалось и сопротивление пехоты. Как потом стало известно, в наступление перешли  наши части севернее и восточнее города Ростова, и нависала угроза окружения немцев. Враг поспешно начал отходить на запад.

К концу дня мы вышли с боями на западные окраины города. Враг оставил в городе много техники и оружия, много убитых солдат и офицеров.

Имелись потери и в нашем полку. Только наше отделение имело двух рядовых убитыми и трех раненных из них одного тяжело.

Приведя себя в порядок, пополнив боеприпасы, мы рано утром начали наступление в направлении Таганрога. Наша разведка сообщала, что немцы оставляют малые группы солдат для прикрытия и отходят на запад. Отход немецких войск прикрывался авиа­цией. Они отходили и днем и ночью. Нам же приходилось наступать только в темное время. Нас не прикрывал никто. Нашей авиации не было видно. Только иногда появлялись “Чайки” с целью разведки, но быстро возвращались в наш тыл.

Немецкие самолеты нередко гонялись за каждым нашим солдатом, если он открыто появлялся в поле.

В отдельных населенных пунктах немцы оказывали сопротивление, но после не­продолжительных боев мы их освобождали.  В течение трех суток мы продвинулись на несколько десятков километров и освободили немало сел.

К вечеру каждого дня мы готовились к наступательным действиям. Старались отдохнуть. Кое-что покушать. Ведь с 29 ноября мы еще ни разу не получали горячей пищи, а пользовались пайком, который был выдан перед наступлением на Ростов-на-Дону. А от него оставались одни крошки.

2 декабря 1941 года, пользуясь ненастной погодой, командование решило начать наступление в светлое время и мы, покинув ранее освобожденное село, начали движение к реке Самбек. Вся дорога прострелива­лась немецкой артиллерией, и мы шли несколькими колоннами.

Для безопасности движения командование решило выслать вперед дозор. Рядовые Жеребцов, Мелихов и я вышли на 150-200 метров вперед и начали осторожно продви­гаться вперед, смотр ели не заминирована ли дорога и нет ли засады.

Пройдя 300-400 метров, нами была обнаружена автомашина. Она не была заминирована и в кузове были булки хлеба. Мы доложили командованию. Хлеб осторожно был разгружен личным составом, что пополнило наши хлебные запасы.

Машину завести не могли. Она так и оставалась в нашем тылу.

Мы подходили к селу Самбек. Огонь  немцы усилили. Теперь стреляли и из минометов. Полк рассредоточился и вскоре завязался бой за левобережную часть села. Здесь  было несколько домиков. Немцы были из них выбиты, но перейти  реку Самбек нам не удалось, так как немцы начали вести ма­ссированный огонь из всех видов оружия. Мы вынуждены были занять оборону.

Отошли на несколько десятков метров от села, начали окапываться. Была зима, сильный мороз, мерзлая земля. Копать было трудно. Однако за ночь мы сумели выкупать ячейки и даже глубже, чтобы уберечься от снарядов и мин. Немцы вели по нашим позициям огонь всю ночь. Мы несли потери, хотя и незначительные.

С рассветом 3 декабря огонь со стороны немцев усилился. Наши окопы стали видны. Начали вести огонь и снайперы врага. Они стреляли по каждой увиденной шапке или  каске. Они расстреливали наш хлеб, которым мы положишь на бруствер, чтобы не запачкать землей.

Часов в 9-10  3 декабря 1941 года по приказу командира мы начали покидать свои окопы и бегом двигаться к домам, ближе к реке. Немцы незамедлительно усилили по нас огонь из всех видов оружия. Укрыться было негде.

Увидев перед собой цоколь из камня для какой-то постройки, я быстро добежал до него и укрылся за камнями. Выбрав удобную позицию, я начал наблюдать за действиями на поле боя и вести огонь по противнику.

Огонь по нашим позициям немцы ни на минуту не прекращали. Слышны были крики раненых товарищей о помощи. Но передвигаться по полю было невозможно. Велся сплошной огонь.

Через 20-30 минут, как я укрылся за  камнями. Упала немецкая мина в нескольких метрах впереди меня и ее осколком был ранен в бедро левой ноги. Осколок пробил одежду и углубился в тело на 2-3 сантиметра и застрял.

Рану перевязал бинтом и продолжал вести огонь по обнаруженным целям немцев.  Время шло. Было холодно. Нога начала уже сильно болеть и мерзнуть. Перебраться в другое более удобное место, было трудно. Продолжал оставаться лежать за камнями.

Поздно вечером, когда прекратился огонь со стороны немцев, нам впервые подвезли на лошадях еду. Раненые собрались у одного домика, а после ужина были посажены на подводу и доставлены в санроту. Там нам перевязали раны, мы сдали оружие и повезли нас в Ростов на Дону.

В санитарном поезде мы выехали в Кисловодск, где лежали в санатории им.Орджоникидзе, затем перевезли нас в Ереван.

Здесь в госпитале мне сделали операцию. Удалили осколок, но плохо почистили рану. Нога начала опухать, рана не заживала и костылей я не бросал.

В начале апреля 1942 года меня перевезли в госпиталь № 3700 в селении Арзни (курорт с водолечением). Там вторично была сделана операция, рана почищена и дело пошло на поправку.

 

Арзни

 

К 1 мая я мог уже двигаться без костылей и с товарищами по госпиталю даже побывал на Первомайских праздниках в армянском селе. Обычаи особые. Пробовал виноградное вино многолетнего хранения.

Вскоре был направлен в батальон выздоравливающих  в  гор. Мцхета (Грузия).

Кавказ был в напряжении. Закавказские республики формировали свои национальные дивизии: в Грузии – грузинские; в Армении – армянские, в Азербайджане – азербайджанские. На Советско-германском фронте шли ожесточенные бои.

Хотя раны еще полностью не зажили, мы, несколько выздоравливающих, попросились выписать нас из батальона и направить во вновь формируемые части. Обстановка в батальоне выздоравливающих  была очень плохая. Плохо было с едой, размешались на открытом месте. К тому же шакалы не давали отдыхать ночью. Они портили сапоги, тащили солдатские ремни, вещевые мешки с солдатскими вещами.

Командование и врачи пошли нам навстречу, нам выдали документы и поехали мы на ст.Уджары (Азербайджан), где формировалась Азербайджанская 416 стрелковая дивизия.

Боевая дружба

 

САВГИРА ЕВДОКИЯ ЕВСЕЕВНА

 

Родилась Евдокия Евсеевна 14 марта 1923 года в селе Терешки Шполянского района Черкасской области. Отец Евсей Акимович, рождения 1899 года 22 июня, работал служащим госучреждении. Мать Ксения Федоровна,1903 года рождения, работала в селе, в 30-х годах переехала в Сталинград и работала на Сталинградском трак-торном заводе в литейном цехе.

Жизнь у родителей сложилась трудной. Имея двух детей (еще был сын Саша), они разошлись. Отец еще дважды женился. Мать жила без мужа. Детей поделили: Дуся жила с папой, а Саша – с мамой. Детство было невыносимо тяжелым. Жизнь с мачехами не приносило радостей. Да и время было такое, какое можно пожелать только врагу. Продукты продавались по карточкам, без выбора – горох, гречка, пшено. А надо было учиться. У отца в другой семье появи¬лись дети дочери Тамара и потом Галя. А был и неродной сын для отца, Геннадий.

Жизнь не имела покоя. Характер матери был невыносим. Часто приходила к отцу и сорилась. Выводила всех из равновесия, она не жалела никого, ни себя, ни детей, ни мужа.

Несмотря ни на что, Дуся продолжала учиться. Закончила в Сталинграде 10 классов и поступила в Ленинградский зоотехнический институт и с 1 сентября 1940 года начала в нем учиться. Однако продолжать учебу не могла. Не было  средств для жизни и учебы. Дом  далеко. Помощи ни кто не обещал.

Пришлось возвращаться в Сталинград. Начала работать воспитательницей в детском садике Тракторного завода.

В мае 1942 года Тракторо-заводским райвоенкоматом Сталинграда была призвана в Советскую Армию, рассчитавшись с детским садиком. Приехала в Астрахань в 50 Отдельный запасной телеграфный батальон связи . После обучения служила в 6-м отдельном полку связи Южного фронта и дислоцированном в Элисте, в районе Сальска, в селах Марьевка и Петровка. Шли бои за Сталинград.

После окончания Сталинградской битвы и в связи с формированием 37 Стрелкового корпуса был сформирован 492 Отдельный батальон связи, который придавался корпусу для связи с Армией и Фронтом. Дислоцировался батальон в районе села Калинино и Русское. Это было в мае 1943 года.

Весь боевой дуть, описанный мною до июня 1944 года 37 Стрелкового корпуса был и боевым путем 492 Отдельного батальона связи, а следовательно и Евдокии Евсеевны.

Прошел год. Корпус в Чобручах и Евдокия Евсеевна в штабе корпуса.

Судьба брата Саши неизвестна. Есть справка, что пропал безвести. Отец призван в Армию, на фронте. Дуся получает регулярно письма от матери.

И так Евдокия Евсеевна вместе со мной в политотделе корпуса, перед нами Днестр, Молдавия и Румыния.

Идет кропотливая работа во всех частях и соединениях. В войска рассылаются брошюры о Румынии, Памятки, Разговорники на румынском языке. По подразделениям проводятся беседы, как вести себя на территории Румынии.

В августе части корпуса форсировали Днестр. Расширили плацдарм, повернули на юг и 26 августа 1944 года освободили город Измаил. В это же время был форсирован и Прут и 28 августа был взят город Браилов. Наша армия вступила на территорию Румынии.

 В связи с переходом границы Румынии Советское правительство обратилось к руководству Румынии о прекращении сопротивления. Однако это предложение было отвергнуто. И румынская армия усилило сопротивление на всех участках фронта. Иногда переходили в контрнаступление. Однако Советская Армия срывала все планы Румын и нередко части румынской армии попадали в клещи. Так было 24 августа 1944 года, когда четыре пехотных дивизии оказались в кольце. А взятые в плен командир и начальник штаба 9 пехотной дивизии после беседы с командиром корпуса генерал-майором Колчуком и начальником штаба полковником Скульским были отпущены и затем привели для сдачи в плен более 700 своих солдат.

 После взятия Браилова и форсирования реки Сирет наше правительство вновь обратилось к румынскому правительству о предложением отказаться от сопротивления. Теперь это предложение было принято, и румынская армия практически прекратила сопротивление, а отдельные ее части выступили против немецкой армии.

Части корпуса почти беспрепятственно начали движение к границам Болгарии. 9 сентября 1944 года части корпуса заняли город Добруджа и вступили на территорию Болгарии.

В середине сентября части форсировали Дунай у города Русе и начали развивать наступление на юг. Штаб корпуса оставался в Русе.

Наш отдел тоже прибыл в Русе. 14 сентября болгары отмечали день рождения семилетнего царя Семена. Улицы расцвели национальными флагами. К флагу прикрепляли кусочек красной материй – символ нашего знамени. И несмотря на войну они торжественно отметили этот день.

Болгары хорошо встречали наши войска. Здоровались, называли нас “Братишками” приглашали в гости. Незабываемая встреча.

Мы стояли в доме Христы. Хозяйка Вена – добрая женщина. Много заботилась о нас и ходила с Дусей в город, показывала достопримечательности. Господин Христа ходил на Дунай, ловил рыбу и угощал нас. Даже Евдокия Евсеевна ходил с ним на Дунай и помогала нести корзину. Опять добрые люди.

А ведь часть болгар была в немецкой армии и воевала против СССР. Ну бог с ними. Пусть их совесть мучает, если они люди.

Наступление наших войск было успешным и вскоре мы выехали из Русе. 27 сентября мы приехали в только что занятый войсками город Хацег. Сопротивление немцев не уменьшалось, и бои носили подчас упорный характер. После сильных боев в начале октября был взят город Дета, а спустя несколько дней части вступили на территорию Югославии.

Нельзя описать с какой радостью встречали наших воинов югославы. Это нужно только видеть. Описать это невозможно.

В штабе корпуса опять потери, опять гибель товарищей. Ночью 9 октября 1944 года следуя на машине по дороге к Югославской границе подорвались на мине три офицера и рядовой водитель. Хоронить их решили в Кишиневе, для чего капитан Захаров Л. повезет их на машине. Провожать пришли офицеры, сержанты и солдаты и много граждан Югославии с огромными букетами цветов.

Да, для нас здесь передовая, фронт. В действующей армии нет тыла. Это только название – тыловые подразделения.

Наступление наших войск продолжается. Мы на территории Югославии. Широко развернутое партизанское движение и орга-низованное сопротивление, которым руководил Иосиф Броз Тито, как бы об этом не судили сейчас, помогли нашим войскам с малыми потерями освободить часть территории Югославии и подойти к границам Венгрии -верному союзнику фашистском Германии.

Венгрия – последнее государство, которое еще оставалось верным саттелитом немцев на советско-германском фронте. Надежды на других союзников у них больше не было. Стало понятно, что конец Венгрии, а следовательно и Германии совсем близок. Однако сопротивление вражеских войск усиливалось. Но и остановить наступление наших войск было уже невозможно.

Пошли упорные разговоры, что немцы могут применить отравляющие вещества. Всему личному составу были выданы противогазы. Войска были предупреждены о повышении бдительности.

Соединения корпуса с боями продвигались вперед, и отдельные части были уже у Дуная. Атаки были настолько успешными, что войскам при малом сопротивлений подошли к Пешту – левобережной части Будапешта. Высадились на острове Чепель – Дунааг на Дунае. Вскоре был форсирован и Дунай. Началась операция по окружению столицы Венгрии – Будапешта.

Неожиданно в моей службе произошли изменения. В один из дней декабря 1944 года полковник Зейналов предложил мне перейти в Политотдел 320 Стрелковой дивизии на должность инструктора по учету партийно-комсомольских документов, где было возможным получить очередное воинское звание, да и должность выше, чем в корпусе. Я согласился с этим предложением и вскоре, распрощавшись со своими старыми товарищами и Евдокией Евсеевной, убыл в дивизию. Однако она оставалась в составе корпуса до конца воины. И мне приходилось часто навещать друзей. Советоваться по целому ряду вопросов. Работа там была сложнее и значительно в больших размерах.

Инструктора корпусного отдела майор Жуков, майор Колбасов, майор Васильченко и майор Хлебников по-товарищески помогали мне в разрешении сложных вопросов, советовали как поступить в тех или других ситуациях. Это была настоящая боевая дружба. По-отечески принимал меня и полковник Зейналов М.

При каждом посещении корпуса я встречался с Евдокией Евсеевной. В то время мы уже были настоящими друзьями и мечтали о нашей будущей жизни.

При встречах Дуся рассказывала мне о письмах матери. Она получала письма и от отца. Однако отец о себе ничего не рассказывал, а жаловался на тяжелую службу и что переживает за семью и Дусю.

Но меня больше всего интересовал вопрос, связанный с получением из Терешек письма в “Смерш”.

А дело было так. Когда, точно сказать не могу, Евдокию Евсеевну вызвал на беседу начальник “Смерш” корпуса полковник Дмитриев и показал ей письмо, полученное из Терешек, где жили родные Дуси. Письмо было полное злобы и ненависти к Савгирам. Я письма не читал, а Дуся его содержание передавала мне. В письме много говорилось о родителях Дуси, что они из тех классов, которые не очень любили советскую власть, что они плохо относилась к соседям. Что они богачи и что Дусе не место в Армии. Много было и другого неправдоподобного.

И в течение сентября и октября 1944 года “Смерш” занимался уточнением сведений, указанных в письме. Дуся писала маме в село Терешки. Мама отвечала не очень убедительно. Мы сильно переживали. Не знали, что будет завтра. А такое дело в период доносов могло закончиться печально.

Дуся много раз была на беседе в “Смерш”. Но пока выводов не делали. Шла большая переписка.

После значительного затишья Дуся была вызвана вновь на беседу в “Смерш”, полковник Дмитриев сообщил ей, чтобы не беспокоились. А если будет в Терешках, то обязательно побывала в сельсовете и встретилась с секретарем. Ее звали Марфа.

Так Евдокия Евсеевна и я вместе с ней испытали на своей шкуре цену “доноса”. Не разобравшись по существу из-за клеветы Дуся могла погибнуть, где ни будь в лагере по доносу сволочи.

Мы были благодарны полковнику Дмитриеву за его труд из-за простого солдата. Что он не поверил доносчику. Что мы не испытали судьбу “врага народа” и спокойно прожили вместе более 50 лет.

Мужество Дуси в ЭТОЙ ситуаций не чем было измерить. Оно его выдержало с честью.

Уже прошло несколько месяцев, как “Смерш” успокоил нас, и все же не было спокойствия на сердце. Письма могли поступать новые и что написано будет в них судить сложно. Об этом мы все время вспоминали. Вот и сейчас вспомнили о черных тучах, идущих из Терешек. Но все было спокойно. И мы надеялись, что останемся живыми и увидим доносчика.

Вот такие ухабы были на нашей жизненной тропинке, по которой мы шли с Евдокией Евсеевной. Но ухабы были и другие, о которых рассказ будет позже.

И так, войска 2 и 3 Украинских фронтов прочным кольцом окружили Будапешт, в котле которого оказалось более 180 тысяч немецких и венгерских войск. Все пути отхода были отрезаны для них, а сопротивление бессмысленно.

В ночь на 29 декабря 1944 года наше командование обратилось к окруженным войскам немцев с предложением о капитуляции. Были высланы для ведения переговоров парламентеры Миклош Штейнмец и Илья Остапенко. Однако немцы отвергли предложение о капитуляции и расстреляли парламентеров.

Фашистам безразлична была судьба города и жизнь людей. Им никогда не были знакомы правила воинской чести и благородства.

Ведь гнали же они наших людей, в том числе и моих родителей, куда и зачем неизвестно.

Теперь наши части начали подготовку к ведению боев в окруженном городе, в условиях зимы.

Инструктора отдела 320 Стрелковой дивизии почти все время находятся в частях. Предстоят бои, тяжелые и длительные.

320 Стрелковая дивизия уже долгое время входит в состав 37 Стрелкового корпуса, большую часть работников политотдела, я уже знал, но вместе пока не работал.

Начальником отдела был полковник Михейко, зам. начальника подполковник Лухманов В., инструктора майор Попов, майор Цулая, майор Афонин, капитаны Шепелев и Якименко.

Теперь и мне приходилось с подполковником Лухмановым часто быть в частях по разным вопросам, но прежде всего вручение вновь принятым в партию партбилетов.

Бои в городе шли постоянно. Продвигались вперед части очень медленно. Уличные бои носили затяжной характер. Мы с подполковником Лухмановым под прикрытием темноты доходили до полка и пока не выполним всей работы, не покидали его. Мы много раз попадали под бомбежку, артиллерийские и минометные обстрелы и под пулеметно-автоматный огонь. По улицам проходить было очень опасно. В домах сидели снайперы. Они охотились даже за солдатом, ночью мы переходили из полка в полк, и закончив всю работу возвращались в штаб дивизии.

Окруженным войскам немцы сбрасывали оружие и продовольствие с самолетов. Иногда попадало и нам. Ветер заносил их во все районы Будапешта.

Кольцо постепенно сжималось. Большая часть Буды была уже в наших руках. Но окруженные, сдаваться не собирались, а решили любыми путями прорвать окружение и выйти к своим.

Вечером 12 февраля 1945 года, оставшиеся в окружении немцы, венгры и власовцы сумели прорвать на нескольких улицах позиции наших войск и большими колоннами под прикрытием автоматчиков, несмотря ни на какие потери, пошли, по улицам с целью выхода к своим.

О случившемся нам сообщили из частей, и мы стали ориентироваться в каком направлении будут двигаться эти колонны.

Было определено, что немцы могут идти по той улице, где размещался отдел наш и часть отделов корпуса.

Так оно и было. Наш штаб и штаб корпуса оказались в самом центре движения колонны, прорвавшихся войск.

Наш отдел был на самом опасном месте. Перед домом не было даже забора. Штаб корпуса был в более выгодном положении. Они стояли в глубине дворов, и улица имела добротный забор. Там же были и некоторые отделы штаба дивизии.

Однако любой огонь из оружия или брошенная граната могли причинить много бед.

Подполковник Лухманов принял единственное решение – уехать с улицы в более безопасное место, где можно найти защиту.

Движение колонны немцев было уже хорошо слышно, раздавались рядом выстрелы и кое-где рвались гранаты.

Мы сели на машину ГАЗ-АА и с документами поехали в направлении артиллерийских позиции. Проехав 500-600 метров, машина забуксовала в снегу, и сдвинуть с места мы ее не смогли. Взяв с собой основные документы, мы пошли в гору, в лес. Там виднелись домики, где по нашим расчетам можно было обороняться или, в крайнем случае, переждать прохода колонны. Водитель Рыбкин оставался у машины, пытаясь выбраться.

Колонна быстро приближалась к вам. Груз у нас был тяжелый, приводилось часто останавливаться и нам стало понятно, что с таким грузом мы далеко не уйдем. Мы вынуждены будем останавливаться у домов.

Колонна шла за нами. Немцы уже были недалеко от машины. Прозвучали выстрелы со стороны водителя Рыбкина, и в ответ из колонны был открыт массированный огонь из автоматов, Рыбкин больше не стрелял.

Мы ускорили движение. Дома были уже близко, и мы догнали идущую к домам девушку – связистку Фаину Климову, которая еле двигалась. Она сказала, что была раздавлена машинами и чувствует сильные боли в области живота. Мы ей помогли дойти до домов. Она попросилась оставить ее у жителей. Так как ей нужно было лечь. Она была оставлена у хозяев в маленьком домике, а мы с подполковником Лухмановым пошли в большой двухэтажный дом, в котором виднелись солдаты. Было темно, и узнать сколько было солдат в доме, представлялось невозможным. Подполковник Лухманов приказал подняться на второй этаж и нескольким автоматчикам остаться на первом этаже. Поднявшись на 2 этаж, мы увидели, что там тоже есть солдаты с оружием и гранатами. Всего теперь было человек десять автоматчиков. Все мы приготовились к бою.

Колонна была уже близко. Немцы кричали “Ура” и вели автоматную стрельбу. Когда колонна была уже совсем близко, автоматчики, находившиеся на 1-м этаже, открыли по колонне огонь, убив нескольких немцев, но по ним были брошены гранаты в окна и открыт огонь. Все наши солдаты погибли.

Находившимся на 2-м этаже солдатам подполковник Лухманов приказал огня не открывать, так как колонна была большая, и мы ничего с ней сделать не можем своими малыми силами.

Колонна шла очень долго, почти, до утра. Только тогда, когда стал виден конец колонны, подполковник Лухманов приказал открывать огонь и бросать в колонну гранаты. Полетели в колонну гранаты, и началась прицельная стрельба из автоматов. Хвост колонны был рассеян, на снегу перед домом остались лежать убитые солдаты врага.

Утром 13 февраля, когда рассвело, мы обнаружили более 20 трупов немцев, и кроме того, 4-х фрицев взяли в плен. Они укрывались под деревьями.

Я зашел к хозяевам за Фаиной Климовой. Ее немцы не тронули, хотя и видали, трогали за медали, но не сорвали их. Она заплакала, поднялась с постели, согласилась идти с нами. Забрав с помощью солдат ящики с документами, мы все оставшиеся в живых, пошли к своим штабам, не зная и не ведая, что там было.

Подошли к нашей автомашине, изрешеченной автоматным огнем, убитому водителю Рыбкину, так преждевременно погибшему в неравном бою. И опять у нас, в тыловых подразделениях, потери, мы теряли своих товарище.

Документы были принесены в дом, в котором мы размещались. Солдаты пошли в свои подразделения. Ф.Климова была приведена в штаб корпуса.

Вскоре была пригнана наша машина, к нашему счастью не загоревшаяся. Были подобраны трупы погибших солдат и организованы их похороны.

Наш отдел из числа офицеров потерь не имел, погиб только Рыбкин. Все инструктора собрались уже в отделе и обсуждали сложившуюся обстановку.

Вечером того же дня я пошел в штаб корпуса, чтобы узнать обстановку и там. Сильно переживал за судьбу Евдокии Евсеевны, да и всех товарищей, с которыми был хорошо знаком с мая 1943 года.

Там тоже все были взволнованы. Погибло много людей. О многих ничего не был известно. Да и об убитых еще мало, что знали, они были еще на местах гибели.

Инструктора отдела были в частях, все позвонили, что живы. Что идут в отдел. В отделе пока был один майор Васильченко. Он показал мне, где находится Евдокия Евсеевна и сказал, что сильно переживает и все время плачет, придя в дом, где она размещалась, постучал в двери, и на стук вышла Евдокия Евсеевна. Мы в дверях обнялись. Я спросил, ну что, жива? Видно было, что она обрадовалась моему приходу, немного успокоилась и начали рассказывать, что было прошедшей ночью.

У нее тоже были документы. Оставил ее с майором Васильченко. Надо было сделать все, чтобы документы были целы.

Когда немцы были рядом, Васильченко распорядился сжечь документы. Дуся с солдатом Нурбегяном взяла ящик и пошла в дом, где размешалось 4-е отделение дивизии, где были солдаты и офицеры, которые помогли ей выжить и сохранить документы.

 Дуся сообщила, что Климова отправлена в медсанбат, погибла Маша Тимошева, некоторые офицеры штаба. Что еще не все сведения есть, звонят. Уточняют. Горе было великое. Это был фронт. Здесь тыла не было. Здесь смерть ходила следом.

Целый день 13 и 14 февраля слышались призывы к вражеским солдатам о сдаче в плен. Кругом в горах и лесах слышалась артиллерийская и минометная стрельба. Шло уничтожение разрозненных группировок вражеских солдат. Пачками вели пленных.

При ликвидации окруженной группировки фашистов в Будапеште было убито более 50.000 солдат и офицеров.138.000 было взято в плен. Велики были и наши потери.

Вот цена безумства генералов, отвергших предложение о капитуляции.

15 февраля, когда бои за городом прекратились, а части готовились к выходу в район озера Балатон, мы, часть свободных офицеров, решили посмотреть Будапешт. Теперь мы видели большие разрушения, лежало много трупов, и совершенно не видно было жителей города. Все ждали, что будет дальше.

Хозяева дома, в котором мы размещались, почти все время сидели в подвале и, если мы к ним спускались, то спрашивали нас, отправят ли их в Сибирь и будут – ли в Венгрии колхозы. Так их пугали Советским Союзом.

Венгры с затаенной ненавистью и злобой встречали нас. Венгерские солдаты до последнего сражались вместе с фашистами Германии. Тогда это очень бросалось нам в глаза.

Но кое-кто не испугался Сибири, а сумел в эти тяжелые дни проявить способности. Они открыли свои маленькие магазинчики и начали, продавать в них булочки и пирожки. У них можно было и выпить спиртного. Что мы и сделали. Опорожнив маленькие рюмочки. И хозяин глотнул с нами доказав, что все здорово.

Пишу об этом и вспоминаю, как мы возвращались из Австрии в Каменец-Подольский, домой. Здесь мы не нашли в магазинах ни пирожков, ни булочек, а на базаре были такие цены, что тяжело и говорить. Правда сто граммов водки можно было выпить, но не из рюмочки, а из пол литровой или литровой банки. Хотя войны здесь уже не было год. Так было. Это я видел своими глазами осенью 1945 года. Это память. Такое запоминается на всю жизнь.

Но война продолжалась. Соединения Корпуса вели наступление в южном направлении от Будапешта в направлении озера Балатон и города Секешфехервар. Через несколько дней и штаб дивизии выехал из Будапешта и прибыл в город Адонь.

В этом районе развернулись ожесточенные бои. Немецкое командование, сосредоточило большие силы, воспользовавшись отсутствием переправ через Дунай, решило контратаковать наши войска и сбросить их в Дунай. Планам немцев не суждено было сбыться. Наши войска выдержали контратаки фашистских войск перешли в контрнаступление и 24 марта 1945 года овладели городом Секешфехервар. Москва салютовала нашей победе.

Мы были у озера Балатон. Бои были тяжелые. Потери были большие с обеих сторон.

Натиск наших войск не уменьшался, Верховное Главнокомандование поддерживало наши боевые действия. Мы отвлекали большие силы немцев от участия их в боях за Берлин.

Скоро и озеро Балатон оставалось в тылу у наших войск. Штаб дивизии менял дислокацию. Мы выехали из города Адонь по дороге, которая шла по берегу озера.

Сделав небольшую остановку у Балатона, замаскировав машину и оставив солдата для охраны, подполковник Лухманов, водитель и я решили посмотреть озеро Балатон. Какая красота. Я впервые в жизни видел такую большую территорию чистой, прозрачной воды. По западному берегу были построены небольшие красивые домики, где провидимому, отдыхали венгры. Людей у домиков не было видно. Домики были закрыты, и территория выглядела пустынной. Была зима. Кругом шли бои. Хотя здесь проходили, боевые действия, разрушений было очень мало. Не было пожаров. Было очень тихо. Удивительно тихо, как в мирное время.

В такой обстановке Лухманов, я и водитель, а он Сталинградец, начали вспоминать о тех разрушениях, которые были совершены немцами и венграми на пути, аж до Сталинграда. Сколько они уничтожали, сожгли и разграбили наших домов, заводов, пионерских лагерей, домов и зон отдыха, сооружений и достопримечательностей. Они оставляли наших людей без крыши над головой, сколько горя они принесли нашим людям, сколько проклятий было послано в их адрес.

Вспомнили мы и обращение нашего командования к окруженным в Будапеште немецким войскам о капитуляции, а там были и венгры, чтобы меньше было жертв и разрушений. Вспомнили Сталинградский котел. Все было отвергнуто.

Разрушения и гибель десятков тысяч людей было на их совести, на совести “цивилизованных” немцев и мадьяр. Или что они стали цивилизованными после войны, а тогда были варварами. Что-то слишком быстро они преобразились. Если это были цивилизованные люди, то что же можно была ждать от нас “нецивилизованных”. Этот вопрос я задаю и сейчас, как и тогда на берегу озера Балатон.

Какими же мы были тогда послушными. Нам говорили, что будучи за, границей, мы не должны обижать жителей, ничего не брать, не грабить, не ломать. О нас будут плохо думать.

И мы слушали. Не грабили, не ломали, не обижали людей, не гнали их, куда глаза глядят. Сами сидели голодные, а кормили тех, кто убивал, разрушал и грабил, НАС.

Странно. Правда.

Но это было. Об этом известно истории и от этого никуда не уйти, как не перекручивай. Ведь сейчас мы уже и “оккупанты”. Там сносят памятники нашим воинам, оскверняют могилы наших отцов и братьев. Опять они цивилизованные. А мы – нет. Мы, еще должны вырасти до такой “цивилизации”, как нас поучают.

Избавь бог от такой “цивилизации”.

От их всевозможных эмбарго, особенно экономических и торговых погибают от голода сотни тысяч детей и стариков, ни в чем неповинных. А сколько сгорело от напалма вьетнамцев и корейцев, палестинцев и иракцев.

И это делают “цивилизованные” люди и это “цивилизация”. Уж извините. Это что-то совсем другое.

Простите. Размечтался. Конечно, сейчас можно рассуждать, высказывать свое личное мнение. Но факты и факты, а их нельзя опровергнуть.

А нас всё учат. Мыслить своим умом мы нечему-то не должны. Странно.

Вот к чему привели рассуждения в зоне отдыха у озера Балатон в их связи с современностью.

Тяжелые мысли.

Но война еще продолжалась. Дивизия, хотя и медленно с боями, продвигалась вперед по направлению к Западным Карпа¬там, к городу Папа. Беспрерывные бои, продвижение вперед без остановок, истощали силы личного состава. Было невыносимо тяжело, а тут еще и горы.

Но мы уже знали, что Советская Армия у Берлина, у логова фашистского зверя. Что Победа не за горами. Но она будет тогда, когда враг будет повержен. А он еще сопротивлялся и иногда упорно.

Уже прошло более двух месяцев, со времени разгрома окруженной группировки в Будапеште, месяц, как взят Секешфехервар и чувствовалось, что вот, вот настанет День Победы.

Мы с Лухмановым ездим по частям, в штабе почти не бываем. Что там делается в отделе неизвестно.

Где штаб корпуса и где Евдокия Евсеевна не имею представления, Никакой связи. Ни слуху, ни духу.

Наступал май. Весна 1945 года. Она в разгаре. Все зеленое. Все в цветах. 9 мая чудесная пора в природе. Все радовались этому времени.

Когда мы были в саперном батальоне, подполковник Лухманов получил приказ выехать в один из стрелковых полков, который входил в горы, и где надо было решить ряд организационных вопросов. Ехать туда на машине было невозможно. Лухманов отправил водителя с машиной из штаба мы пошли пешком по узкой горной дороге к полку. По времени мы немного просчитались и мы оказались в горах уже вечером и стали беспокоиться успеем ли засветло дойти до части. Ускорили свое движение, вечер наступал быстро. До полка оставалось полтора-два километра, неожиданно перед нами засветилось все небо. Тысячи и тысячи трассирующих пуль и снарядов сделали настоящий фейерверк на линии фронта.

 ПОБЕДА

 Не имея никакой связи, мы не представляли, что произошло и что все это значило.

Стреляли и немцы и наши войска. Мы продолжали идти в часть. Фейерверк продолжался. И только придя в полк, мы узнали, что немецкие войска прекратили сопротивление, что наступила Победа. Пока это было только сообщение связистов и море огня на фронте. Так ликовал фронт. Какая радость была для каждого солдата, сержанта и офицера. Весть о Победе сменила усталость частей на бодрость и влила энергию на победное шествие. Ведь это еще не был конец войне. Шли бои за Прагу, продолжались бои и на других фронтах.

Для наших частей это было днем окончания войны. Мы нигде больше не участвовали в боях и без сражений подошли к городу Папа.

Так с подполковником Лухмановым мы встретили нашу Победу в Западных Карпатах.

Подошли к городу Папа. Переехал сюда штаб нашей дивизии и штаб корпуса. После долгого перерыва мы встретились с Евдокией Евсеевной. Поздравили друг друга с Победой и поделились последними новостями.

Все работники нашего отдела и отдела корпуса возвращались в штаб из частей и радовались Победе, Они делились своими мнениями и рассуждали о будущем. Теперь уже можно было и помечтать, думать, что будет дальше, когда покинем Европу, втянувшую нас в войну и принесшее нам миллионные потери в людях и колоссальные разрушения в народном хозяйстве.

Так Победа меняла психологию людей. Отпадали думы о войне и приходили думы о гражданской жизни. Я тоже думал, что скоро буду дома и работать в школе.

Мы пока стоим в районе города Папа. Германия подписала документы о капитуляции. Была освобождена Прага и все ждали, что будет дальше.

Здесь я получил награду за действия в боях по ликвидации окруженной, будапештской группировки немцев. Приказом по 27 армии от 10 мая 1945 года я был награжден орденом “Красная Звезда”, а подполковник Лухманов орденом “Отечественная воина 1 ст”.

Евдокия Евсеевна за действия в боях по разгрому Будапештской группировки немцев была награждена медалью “За отвагу” и получила ее еще 8 марта 1945г.

Немного раньше, в апреле 1945 года, я получил медаль “За оборону Кавказа”. Я и Дуся считали получение боевых наград за будапештскую битву вполне заслуженными, так как жертвуя жизнью мы сохранили очень важные документы и кроме того мне вместе с группой солдат было уничтожено более 20 солдат противника.

Пережив радость окончания войны на советско-германском фронте, немного отдохнув, наши инструктора, в том числе и я с подполковником Лухмановым отправились в части, где подводились итоги героического боевого пути каждой части, каждого подразделения и действия личного состава.

Командиры всех степеней анализировали боевые действия солдат, сержантов и офицеров и оформляли материалы для представления к награждению.

Отелом кадров дивизии были получены сотни наградных листов на солдат, сержантов и офицеров для награждения ордерами, медалями и присвоения звания Героя Советского Союза”.

Это была большая, кропотливая и благородная работа. Она шла и днем и ночью. Наградные листы объединялись для предс-тавления командирам (дивизии, корпуса, армии и фронта) и Верховному Совету СССР, т.е. туда, кто имел право награждения, сдавались для отправки.

Стояли в Папе долго. Наконец был получен приказ на подготовку техники и личного состава к маршу и переезду на территорию СССР.

Быстро решалось, что брать с собой, что бросать, что уничтожать и тому подобное.

Когда все было готово, личный состав был погружен на автомашины и другую технику, захватив с собой вооружение и боеприпасы. И начался сложный, продолжительный марш 320 Стрелковой дивизии и Штаба Стрелкового корпуса в город Каменец-Подольский на Украину.

Колонна шла несколькими маршрутами. Двигались медленно и осторожно, сберегая людей и технику. Как ни старались избегать чрезвычайных происшествий в пути следования, а они были. Следуя по венгерской территории, колонна была дважды обстреляна из стрелкового оружия, многие автомашины, отклоняясь от маршрутов, попадали на минные поля, гибли люди.

Много было случаев отставания солдат от колонны, которых приходилось разыскивать.

В начале августа 1945 года колонна своей головной частью прибыла в город Каменец-Подольский во главе со штабом 320 Стрелковой дивизии.

Началось размещение боевой техники и личного состава. Легче было с солдатами и сержантами. Казармы были. Они были подготовлены к приему людей. Хуже всего обстояло дело с размещением офицерского состава. Командование разместилось быстро, для них выделены были исполкомами дома и квартиры, а для нас младших офицеров, старшин-сверхсрочников дело было совсем плохо. Квартиры были очень дорогие у частников, да и не всегда пускали нас жить.

Я попросился пожить у одной старушки, жившей не далеко от штаба. У нее были еще квартиранты – студенты. Мне была предоставлена комнатка примерно в 6-7 квадратных метров. Никакой мебели не было. С трудом достал стул и маленький столик. Это все, что можно было разместить в комнатке. К холодам достал дров и подвез их к дому. Эти заботы были сняты, так как хозяйка об этом не беспокоилась и сразу предупредила. Конечно, зимовать в такой квартире было бы очень трудно, но и лучшего ждать было не откуда.

Части почти, все прибыли. Прибыл и штаб корпуса. Приехала и Евдокия Евсеевна. Все было в порядке. Жива и здорова. Только сильно устала за такую длинную дорогу.

Мы встретились вновь. Время шло. Дуся была беременная, и надо было решать о нашей дальнейшей жизни. Дальше тянуть было нельзя. Да и в штабе дивизии разговоры, что дивизия будет направлена в Тернопольскую область для обеспечения выборов в Верховный Совет СССР, которые состоятся 5 декабря 1945 года, шли упорно.

Все это ставило нас в очень трудное положение. И из него нужно было выходить. Дуся после долгих раздумий решила ехать к матери в село Терешки там родить и ждать меня. Жить дальше мы решили вместе и других решений не возникало. Что мы не сделали в то время – это не получили Свидетельства о браке. Это была наша грубейшая ошибка, и мы оба об этом позже очень сожалели.

Евдокия Евсеевна получила документы о демобилизации, проездные до ст. Шполы, пришла ко мне, чтобы попрощаться и выехать к маме. Проводил я ее до поезда, по¬садил в вагон, и поехала Евдокия Евсеевна, что называется хлебать горя в полною неизвестность в Терешки к маме Ксении Федоровне.

В Терешках она была очень давно. Хозяйства там никакого не было. Собственного дома не сохранилось. Знала, что мама живет там неважно. Но поехала с надеждой на мою помощь и поддержу.

5 октября 1945 года она приехала в Шполу, навестила папу Евсея Акимовича, его жену Клариссу Арсентьеву и их детей Гену, Тамару и Галю. Отец с войны пришел контуженный, двигался плохо и работал в госбанке г. Шполы.

Много слез пролила Евдокия Евсеевна.

И бедность жизни, и неопределенность, особенно отсутствие Свидетельства о браке, беседы с Родителями на эту тему вызывали лишние слезы. Мне она об этом писала, и я всячески старался ее поддерживать, не очень переживать, чтобы нормально было с родами и со здоровьем. Высылал ей деньги. Всячески успокаивал и маму, просил больше беспокоиться о Дусе и нормальных родах. С Дусей мы решили жить навсегда.

Свое слово я сдержал. Не обманул, не обидел Дусю, не оставил ее одну в таком положении. Я сделал это как человек и остался им до конца жизни.

 

ОПЯТЬ НА ВОЙНЕ

 

Дивизия, оставив малые силы в Каменец – Подольском, выехала в Тернопольскую область. Штаб дивизии стоял в городе Гримаилове.

Бандеровцы громили избирательные участки, убивали членов Избирательных комиссии и их Председателей, активистов, руководителей местной власти и всех, кто содействовал Советам. Вот в такой обстановке мы должны были способствовать проведению выборов.

Солдаты и сержанты маленькими группами были направлены в населенные пункты, где были Избирательные участки, и начали их охранять.

Солдатам и сержантам, в случае нападения, разрешалось применять оружие на поражение.

Много наших солдат погибло от Бандеровцев, нападавших на маленькие гарнизоны под покровом ночи, по-бандитски.

Вот и тут продолжалась война. А сволочи сколько убили мужчин, женщин и детей, целыми семьями расстреливали, за то, что они поддерживали Советскую власть, что помогали нам.

И день, и ночь милиция и ГКБ разыскивала убийц. Но найти было трудно. Они были или в лесах в землянках или выглядели обыкновенным хозяином.

Вот так мы строили социализм, вот так мы строили новую жизнь. Один старался делать новое, другой, следом за ним – ломал, разрушал, уничтожал.

Только подумать – как бы мы были богаты, если бы каждый строил, каждый создавал, для чего человек ведь и рождается, а не ломал, что создано другими.

И ведь такие люди живут среди нас и сейчас, немало их пришло к власти.

После выборов мы вновь вернулись в Каменец-Подольский и нам сообщили, что дивизия будет расформирована.

Через некоторое время с офицерским составом опять начались беседы об их дальнейшей судьбе. Одним предлагали увольняться, а другим продолжать службу в частях.

Несмотря на мои просьбы об увольнении из рядов Советской Армии, увольнять меня никто не собирался.

 Было предложено продолжать службу в 116 Артиллерийской гаубичной, бригаде, в такой же должности как в 320 СД. Бригада в то время дислоцировалась в городе Жмеринке. Я дал согласие на продолжение службы и написал письмо Дусе. Вскоре получил письмо, где она не возражала моему решению.

В этом письме она жаловалась на плохие условия жизни и согласна была ехать хоть на край света, чтобы только жить вместе.

Вот что она записала в своем Дневнике от 28 ноября 1945 года, хотя такие подробности она мне не писала:

“28 ноября 1945 года. Терешки. Как я рвалась сюда, на родину, а теперь уже так опротивело, что не знаю, куда бы делась. А главное, если бы не беременность работала бы сейчас с Андреем в Каменец-Подольском и ни о чем не беспокоилась. А здесь топлива нет, а надвигается зима, молю бога, чтобы она была теплая, иначе пропаду. Клара все советует ехать к Андрею, там все-таки лучше. Он с тобой. А я ей предлагала ехать со мной еще раньше. А папа раздумывал, да оттягивал, а время все шло и шло. И вот я уже здесь 2 месяца, 5 декабря сравняется. Кроме того билет взять нельзя, надо вызов или командировку. Хоть Андрей недалеко, казалось бы, но письма идут – 8-10 дней. Пока дойдет мое письмо, о высылке вызова да пока он мне пришлет, то и пройдет целый месяц. И тогда мне не ехать. Нельзя будет. Вот я и попала в клетку. Ни туда, ни сюда. Хоть бы время шло быстрее, а то тянется так долго. Ужасно. Хочется чтоб был уже март. зима кончилась. Не было б так тяжело. А потом мысль, как я рожу. Она все время не оставляет меня. Страшно боюсь. Мама успокаивает меня.

Скучно мне. Часто плачу. Хочется забыться от всего на свете. Вспомнишь прошедшее, становится еще тяжелее. Вот сейчас сижу одна. Маму отправила на базар. Сегодня среда – базарный день. Заказала купить мне валенки с галошами, а то зимовать не в чем.

Накормила свое хозяйство: поросенка, кур, сама покупала. Уже 2 часа дня. Скорей приходила бы мама.

Сейчас еще напишу письмо Андрею может время побыстрей пройдет. Я у него в долгу, потому, что он пишет чаще, чем я. А на дворе снег идет. Выпал еще 26 вечером. Когда я была в Шполе”.

Никто, ничем не помог Евдокии Евсеевне, женщине – фронтовичке в это трудное время. Как будто Советской власти и не было. Человек в глазах парторганов был принижен, что с ним и говорить не собирались, на их жалобы не обращали ни внимания, ни тем более не оказывали никакой помощи.

Несмотря ни на что, мама Ксения Федоровна сделала все, чтобы сохранить и Дусю и ребенка. Сна продавала все, что могла. Я из Будапешта кое-что высылал Ксении Федоровне, в основном вещи. Они сейчас продавали, хоть на хлеб.

Так выживала Евдокия Евсеевна в Терешках. Она бывала и у отца в Шполе. Фактически папа помогал мало. У него с женой Клариссой Арсеньевной было трое детей – Гена, Тамара и Галя – всего 5 чело век. Сам был контуженный, и ему было тоже тяжело.

20 января 1946 года в Терешках родился сын – САША -Александр, жизнь началась еще -труднее. Теперь был еще и ребенок. Страшил холод. У Дуси было все нормально. Время шло, Саша рос. Подходила весна, которую Дуся так сильно ждала. Все они выжили, и в письмах ко мне Дуся писала, что Саша здоров и ждут, когда все будем вместе.

Спасибо маме Ксении Федоровне за все, что она сделала доброго в это трудное время. Что все было благополучно.

Сложное дело было и у меня. В июле 1946 года я прибыл в бригаду. Написал письмо Дусе и сообщил свой адрес в Жмеринке. Жил на квартире. Тесновато. По работе сложностей не было. Но штаб гудел от слухов, что бригада будет передислоцироваться в город Фергану.

Времени для выезда оставалось мало и я выехал в Терешки за Дусей и Сашей, чтобы вместе ехать на новое место службы. Дуся, не дождавшись меня, приехала в Жмеринку. Мы с ней по пути расстелись.

Я в Терешках.  Дуся в Жмеринке.

После знакомства с мамой Дуси Ксенией Федоровной и папой Евсеем Акимовичем я срочно выехал обратно в Жмеринку и увидел Дусю, Сашу и тетю Марию.

Дуся и я немного были расстроены, что так получилось, но вскоре успокоились, обсудили создавшееся положение и решили, что тетя возвращается домой, а мы уезжаем в Среднюю Азию. Дуся в село Терешки не поедет, так как кое – что из вещей захватила, особенно для ребенка, как знала и чувствовала. Тетя уехала, а мы начали готовиться к длинной дороге в город Фергану.

Летом 1946 года, когда Саше было 3 месяца, мы приехали в неизвестную нам Среднюю Азию, в город Фергану, на первых порах не все было хорошо, не было квартиры. Жили недолго в гараже. Получили потом однокомнатную квартиру. Сосед был летчик. Веселый товарищ. Выпить любил, но жили с соседями дружно и хорошо.

Городок нам понравился. Очень много зелени. С продуктами было легче, чем на Украине. Обилие было фруктов и овощей. И сходные были цены. С хлебом было проще. Был и хлеб, и узбекские лепешки.

Личным состав бригады, особенно офицеры, были все время в движении. Одни увольнялись, другие прибывали. Все двигалось. Если другие инструктора практически ничего не делали, особенно пропагандист майор Бабий, инструктор по культурно-массовой работе капитан Сирык. Они целыми днями скитались по городу, не зная чем бы заняться. Я не мог выйти из кабинета. То снятие с учета, то прием на учет, то неразбериха с комсомольскими делами – все это не давало спокойно дышать. Помощник по комсомолу капитан Якименко занялся свадебными вопросами. Приходил в отдел и хвалился, с кем познакомился. То с прокурором, то с продавщицей, то с врачом, то с какой-то потаскухой. Так мы и не знаем, на ком же он женился. Комсомольская работа была полностью запущена.

Уезжая из Жмеринки, Якименко был знаком с хорошей, скромной и очень миловидной девушкой. Она собиралась с ним ехать в Среднюю Азию. Привезла на квартиру к нему часть своих вещей и поехала за остальными, но что-то задержалась, а мы уехали. Все ее вещи он забрал. В Фергану девушка не приехала, Якименко вещи ее реализовал на рынке.

Уже два года, как кончилась война. Из дома получаю очень тяжелые письма. Очень трудно жилось сиротам, потерявшим и мать и отца в войну. Инвалид с детства Татьяна Ивановна не в силах была кормить пятерых детей. Помогали мы с Дусей , чем могли, но мы сами получали тогда очень мало и нечем было поделиться.

Отпуск мне не давали, чтобы съездить на родину, к родным. Можно представить какое у меня было настроение в то время. А подполковник Агапитов на эту тему даже разговаривать не хотел. Я ему показ письмо из Бориловой, где жизнь детей – сирот, описывалась как невыносимой. Однако Агапитов ответил, что сейчас всем тяжело, немного надо подождать.

Я понимал, что мою работу в отделе работники того состава исполнять не будут, подменить некому, но и мои нервы были на пределе.

К тому же, Агапитов решил мне дать еще работу в одной из частей, не связанную ни с моей должностью, ни с моей специальностью. Я отказался выполнять эту работу, написал рапорт на увольнение из Советской Армии. Однако рапорт Агапитов разорвал на моих глазах и послал работать в свой кабинет. После этого у меня в личном доле появилась запись “Неуживчив с начальниками”. С такой характеристикой жил всю жизнь.

А Агапитов уживался. Как говорили мне офицеры, Агапитов, с теми командирами, куда я должен был пойти работать, сидел за бутылкой водки то в одном, то в другом буфете города.

Вот так было дело. Так приходилось “уживаться” с начальниками, недобрая память осталась у меня об этом человеке.

Я часто ругаю себя за то, что не терплю не справедливости, прямо говорю то, что мне не нравится, в глаза, не таясь. Это мне выходило боком. Не всем это нравилось, по моей работе по-другому вести себя было нельзя. Я работал с людьми и лесть, подхалимство, было мне не к лицу.

Уже много лет у меня одна и та же работа. Признаться честно, она мне уже надоела. Я завидовал другим инструкторам, которые имели исключительно много свободного времени, и использовали его куда хотели. Я был прикован к кабинету. Временами приходилось работать в выходные дни. Дуся это понимала, мирилась и часто без меня ходила в кино, в театр или другие мероприятия. Я не был в обиде за это.

Осваиваться начали в Фергане, знали уже город. Кое-чего начали приобретать для дома, для Дуси и Саши.

15 октября 1946 года в Ферганском городском бюро ЗАГС мы зарегистрировали брак с 1 января 1945 года. Было выдано свидетельство за № 884. В то время мы не обратили внимание на неряшливость заполнения Свидетельства. Спустя некоторое время, будучи в Термезе, мы решили запросить выслать нам повторное свидетельство с более четкой записью. Оно было выслано, но записи брака 1 января 1945 года указано не было, она опущена. Осталась одна запись о выдаче Свидетельства 15 октября. 1946 года. Так была допущена еще одна ошибка. Оба Свидетельства хранятся у меня.

К Фергане мы уже привыкли. почти год прошел, как мы приехали сюда. О переезде с Украины не сожалели. Здесь жизнь была легче и люди человечнее. Но не суждено было жить в этом прекрасном уголке Узбекистана.

 

В ТЕРМЕЗЕ

 

В апреле 1947 года был получен приказ о расформировании 116 артиллерийской гаубичной бригады. Снова начались собеседования, уговоры, снова рапорты об увольнении из Армии. Но молодость и тут нас очень подводила. Моему рапорту все дороги были закрыты.

Отдел кадров округа предложил мне службу в 360 Стрелковой дивизии в городе Термезе. Должность такая же.

Пока были молодые. Решили посмотреть и Термез, который мы знали по учебнику Географии, что это самая южная точка СССР и что там, в Термезе, температура летом достигает 50 градусов жары. Решили и поехали. Были здоровы и не испугались.

Раз там люди живут, значит, и мы можем пожить. Фергану мы уже знали и в Термез ехали с интересом, хотя опасались, как мо¬жет сложиться судьба. Опасения наши были не напрасны. Жить нам в Термезе пришлось долго, все наши молодые годы.

Опять новое место. Опять новое начальство. Опять не могу поехать в отпуск. Опять сердце обливается кровью за живущих Борилово.

Вот это судьба. Не позавидуешь.

Многие уже побывали в отпусках и не один раз. А мы с Дусей все дальше и дальше от родных мест и от отпуска. Теперь уж дорога стала длинная предлинная.

В хорошее время приехали в Термез. Весна была в самом разгаре. Все в зелени. Уже появились плоды, особенно на абрикосах.

Городок маленький. Домики почти все одноэтажные. Все тихо. Квартиру получили сразу по улице Фрунзе № 3 за школой Карла Маркса.

В коллектив влился быстро. Он мне нравился. Все старички, все фронтовики. Я был самым молодым из работников Отдела. Командиром дивизии был генерал-майор Стриженко, начальником отдела полковник Бикрицкий,- это очень умным, добрый и хороший старичок.

Познакомившись с моей характеристикой и мною, он задал вопрос “о неуживчивости с начальниками”. Я рассказал, как все было. Он улыбнулся и тихо сказал: “Бог с ним. Глуп твой Агапитов. И мы вместе будем работать и надеюсь, что все будет в порядке. Я пообещал, что все будет хорошо. И за все двенадцать лет службы в 360 Стрелковой дивизии Туркестанского военного округа я не имел ни одного взыскания. Поощрения имел.

Семья привыкает к жизни в условиях Термеза, квартира наша маленькая. Одна комната. Кухня общая на трех семей. Соседи были хорошие. Жили дружно. Помогали друг другу всем и всегда.

Соседи: Артамонов Андрей Прохорович с женой Тасей; Сапегин Тимофей Васильевич с женой Галиной Николаевной. Оба военные. Капитаны.

И так, первый месяц в Термезе. Весна начинала сменяться летом. Мы уже начали вспоминать географию. Стала жарко. В июне в квартире было даже ночью так жарко, что приходилось мочить в воде простыни и спать под влажной, было прохладнее.

Осень была хорошей. Рынок ломился от овощей и фруктов. Мы увидели огромные в большом количестве арбузы, дыни, болгарский перец, помидоры, величиной с наши арбузы Днепродзержинские. Плохо было только с картошкой, ее везли из Башкирии. Стоила она в то время дорого. Однако на мое содержание в то время 800 рублей мы жили без большой нужды. На все хватало, в том числе и на некоторые вещи для Дуси и Саши.

Зимой было тепло. Снегу почти не было, морозы доходили до 5 градусов. Большинство дней были дождливыми и теплыми.

Самыми плохими были дни, когда дул афганец. Это сильный ураганный ветер с огромным количеством пыли, которая заслоняла солнце и забивалась во все щели.

А сколько стоила чистка оружия, стирка белья и обмундирования.

К слову, обмундирование в Термезе снашивалось очень быстро. Оно пропитывалось настолько солью и потом, что колом стояло на теле человека. Мытье и стирка были очень частыми.

Афганец дул только в зимнее время.

Служба проходила нормально. Работы было очень много. Работал один. Помощников не было. По этому, с этой должности бежали офицеры. Не было перспективы, не было и свободного времени. Дивизия была полного

состава. Движение кадров было большим. Старшие по возрасту увольнялись ( а их было много еще с воины ) прибывало много офицеров из наших соединений, находящихся в Румынии, Венгрии, Германии, Польше и других. Был большой прием в партию.

Поэтому капитан Колесников, работавший до меня, сдавая должность, сказал мне, что долго не усидишь. Душа и сердце не выдержит. Никто этой работы не понимает и не хочет понять. Все почему-то считают, что в партучете делать нечего. Я с удовольствием ухожу в батальон. И ушел.

И правда, никто не знал, что это за работа. Только для получения партбилета надо было на одного человека затратить не менее 4-х часов с целью: заполнение регистрационного бланка, заполнения бланка партбилета и учетной карточки, статистической и алфавитной карточки, отчетной карточки, запись в журналах, наклейка фото-карточек и сам факт получения билета, уже с участием начальника отдела.

Это все с одним человеком. А таки были десятки и редко единицы. И это многие из Инструкторов не понимали. Знал только начальник отдела. Фактически участвовал в этом процессе и входил в мое положение.

А с подменой на случай отпуска. Нет человека. Все грамотные, а поручить некому. Вот такая моя была работа, да не забывали меня брать на проверки, учения, на другие мероприятия. Ну, ничего, справлялся.

Евдокия Евсеевна пока не работала. Саша был маленький, а детских яслей не было. Занималась домашними делами, снабжением продуктами, с подругами по квартире вышивали скатерти, занавески, картинки и другое. Посещали кино, театр, который приезжал, из Ташкента, были на выступлениях северного русского народного хора под руководством – Колотиловой и др.

Сама участвовала в художественной самодеятельности, и ходили смотреть других, которых в гарнизоне было много, почти в каждом полку и погранотряде.

В октябре 1951 года Саша пошел в детский садик, а Евдокия Евсеевна стала работать машинисткой в штабе дивизии.

В 1953 году Саша пошел в 1-й класс, в школу им. Карла Маркса, где учился до 1959 года, до выезда из Термеза.

Может быть, климатические условия, может быть судьба или что-то другое, но нам в Термезе со здоровьем не повезло.

Саша заболел инфильтратом легких. Пил паск. 3атем ездил в детский санаторий Чимган, где лечили легочные заболевания.

У меня начались частые воспаления среднего уха и правого и левого. Евдокия Евсеевна начала жаловаться на заболевания щитовидной железы.

Мне приходилось почти ежемесячно лежать в госпитале с больными ушами. Ездил в госпиталях Ташкент а, Сталинабада (Душанбе), лечил грязями в Иссык-кульском санатории. Улучшения были кратковременными и болезнь не проходила.

В 1954 году добавилась еще и экзема в подмышечной части. Никакие сродства лечения не помогали. Особенно плохо мне было летом. Жара и пот вызывали сильнейшее раздражение. Состояние было ужасное.

Причина, была неизвестна. Все врачи, где я был; сходились на том, что это связано с нервным потрясением. Это было. Война, фронт, ранение – все здесь. Но я заболел в связи с тем, что в 1953 году совершил подлость, связанную с моей службой, капитан Колесниченко Сергей – наш Инструктор по информации, спрятав одну учетную карточку, которую мы искали в течение 3-х суток. Ее нашли, но я обнаружил на голове седые волосы и почувствовал зуд в подмышечных впадинах. Впоследствии болезнь начала развиваться сильней и сильней.

В моей жизни и жизни Дуси это был второй случай подлости людей. Первым было письмо из Терешек в “Смерш”.

Вот теперь я перестал уважать таких ладей. Они противны мне. Ненавижу всем своим существом.

Хотя редко, но мы начали ездить в отпуска. Первый отпуск получили в 1948 году. Были и в Бориловой и в Терешках. В отдельные годы брали путевки в санатории и дома отдыха в Иссык-Куль, Алма – Ату, Фирюзу ( район Ашхабад а). Ведь поездки в отпуск домой были очень тяжелыми. И длительные поездки нас изнуряли еще больше, и никакого отдыха у нас практически не было. Домашним помогали немного деньгами, которых у нас тоже было маловато.

Евдокия Евсеевна по возможности работала. Ведь на ее плечах был Саша со слабым неважным здоровьем, а 15 ноября 1957 год народился сын Станислав.

Не очень хорошая жизнь в Термезе замыкала Евдокию Евсеевну в четырех углах квартиры. Она работала, участвовала в художественной самодеятельности гарнизона, входила в стрелково-спортивную команду, была чемпионом Туркестанского военного округа по стрельбе. Участвовала в стрелковых соревнованиях Турк ВО в 1955,1966, 1957 года. Была несколько раз призером по стрельбе города Термеза,  Сурхандарьинской области и частей гарнизона. Она была награждена более чем 20 грамотами, наручными часами “Зоря”.

Такая общественная работа разнообразила жизнь Евдокии Евсеевны и отвлекала ее от жизненных трудностей.

В последнее время Евдокия Евсеевна работала секретарем в школе им. Карла Маркса до выезда в Днепродзержинск.

Война, развязанная фашистской Германией, принесла много горя нашей семье. Оставшиеся на оккупированной территории отец, мать, сестра Мария, сестра Аксинья и ее дети Иван, Николай, Егор и Варвара переносили все ее тяготы. Почти 2 года они жили в Борилово при немцах.

Отец, еще до войны, в связи с ухудшением здоровья, перешел работать сторожем в школу. Пришли немцы, и школа работать не стала. Он остался не у дел.

Зима 1941-42 года была суровой. Топлива не было. Отец простудился. Заболел воспалением легких и в январе 1942 года умер. Похоронен он на Бориловском кладбище, у церкви. Могила неизвестно где. Тетя Татьяна Ивановна из-за болезни не могла показать ни мне, ни Марии Семеновне.

В период битвы на Курской дуге, немцы с несколькими жителями села выгнали и наших маму, Аксинью, Марию, тетю Татьяну Ивановну и детей Аксиньи Ивана, Николая, Егора и Варвару и гнали их в направлении Прибалтики. По дороге, из-за негодной пищи, которой кормили немцы, умерли от дизентерии мама Анна Андриановна и сестра Аксинья и могилы их неизвестно где.

Остальные члены семьи во главе с инвалидом Татьяной Ивановной пригнаны были и Эстонию, где были освобождены Советской Армии при освобождении республики.

Вывезли их органы в город Вязники Владимирской области, где они находились до 1945 года.

Разрешено было вернуться в Борилово. Здесь они застали растащенное хозяйство и ни грамма еды. И нечего было продать, чтобы купить кусок хлеба. И ходили дети по селу и просили дать им кто, что и сколько может. Я был в это время в Будапеште. Чем мог помочь, помогал. Но этого было мало. Они продали дом Захара Трофимовича, купили корову, и немножко им стало легче. Весной 1946 года посадили огород и собрали, первый урожай. Так и выжили.

Мария Семеновна уехала на торфяной разрез на заработки. Немного поработала и вернулась домой. Вышла замуж за Жарких Степана Ивановича и живет сейчас в Борилово. Их дети Валя, Саша, Нина, Тамара, Вова живут уже со своими семьями и в Орле и под Москвой.

Дети – сироты:

Иван Захарович с женой Валей и детьми Геннадием (офицер) и Любой живут в Тамбове. Николай Захарович – живет в Борилово с женой Полиной. Дети: сын Николай, дочери Светлана, Нина, живут в разных местах.

Варвара работает на ст. Отрада на сахарном заводе. Муж Тимошин, сын – Николай.

Егор Захарович живет в Новокузнецке, жена Нина и дочка Лена. Старшая дочка была убита при невыясненных обстоятельствах. Тетя Татьяна Ивановна умерла в 1972 году

Так сложилась судьба всей моей семьи. Безрадостным было детство сестры Марии и племянников-сирот. Немцы их лишили и учебы и нормальной человеческой жизни. Немцы обрекли оставшихся в живых из нашей семьи детей в сирот и несчастных, мучеников, мечущихся по стране людей.

Они проклинали и проклинают фашистских гадов за смерть дедушки, бабушки, матери и отца и тяжелое, беспросветное детство.

Специально пишу о том, что несмотря на большие, трудности в Термезе, которые были у нас в течение 12 лет прожития, мы с ними мирились, преодолевали и страшных моментов не было. Мы не видели здесь паники, когда в магазинах расхватывали все, что в них продавалось, когда заготавливалась соль центнерами и другое. Там жили спокойно. Хотя граница была через реку Амударью.

Продуктами помогал доппаек, а овощи и фрукты на базаре были круглый год. Трудности были с мясом. Свиней узбеки не держат, а говядину привозили из других республик, своей было мало. Выручала в основном, баранина.

Жили мы с Дусей, в большинстве своем, в мире и согласии. Если и были неприятности, то они решались миролюбием. Да и в жизни всякое бывает, Мы помогали друг другу, находили взаимопонимание. Это и было источником того, что почти пятьдесят лет мы были рядом, в одной семье.

Ни с чем, не считаясь, служба моя продолжалась. Менялись начальники, менялись Инструктора, я же уже восьмой год в одном кабинете, в одном воинском звании, с одним денежным содержанием.

Еще в 1952 году ЦК принял решение об обмене партийных документов. Обмен должен был начаться в 1954 году. Началась огромная работа, начались разыскиваться все учетные карточки, вноситься в них изменения о трудовой деятельности с довоенных времен, образовании, наградах и других, Мне дали помощника. Адская работа началась. К началу обмена все было подготовлено. И обмен начался без задержки. По составленному графику. За шесть месяцев 1954 года обмен был сделан более половины списочного состава коммунистов. Начальник отдела полковник Козлов И.М. был доволен ходом работы и видел, что эта работа пройдет вся успешно. Он предложил мне перейти на Отдельный батальон связи № 808 заместителем командира по политчасти. Это было и ростом по службе и по окладу и присвоением очередного воинского звания. Так в середине 1954 года я ушел в батальон связи и прослужил в нем до июня 1957 года. Мне было присвоено воинское звание “майор”. Жили и материально легче.

В июне 1957 года дивизия была переведена в категорию “кадрированной”, моя должность сокращалась, и я был избран на должность Ответственного секретаря парткомиссии дивизии, вначале 360, а потом 108 мотострелковой, где прослужил до дня увольнения в марте 1959 года.

Предлогом для увольнения командования считало мое состояние здоровья: хроническое воспаленно среднего уха. Это было. Отрицать никто, не мог. У меня было 25 лет выслуги с фронтовыми. У меня не был высшего военного образования. Я закончили экстерном Ташкентское военное училище. Но мне было всего 39 лет. Несмотря на болезнь, я совершенно не думал об увольнении. Было тяжело, но я мог еще эту болезнь переносить. Мне было положено уже присвоение очередного воинского звания.

Но со мною никто не хотел считаться. И все было решено. В это время в дивизию приехали старшие офицеры, окончившие Военно-политическую академию имени В.И.Ленина, и им нужно было найти место для работы, роста и терпимого для жизни оклада. Они и должны были заменить таких как я. Наши дела упорно просматривались кадровиками. Велись беседы с начальниками отделов и с нами. Ведь я был не один.

Никакие мои просьбы не брались в расчет. Начальник Политотдела полковник Тикунов решил этот вопрос окончательно и бесповоротно. Причем, даже решил перед этим устроить мне экзамен: смог ли я подготовить лекцию на одну из тем марксистско – ленинской теории. Я ее подготовил. Вопросов не было. Ему стало неприятно после моего доклада. Но это не помогло.

На очередной партийной конференции в феврале 1959 года мою кандидатуру на должность Ответственного секретаря парткомиссии уже не предлагали. Коммунисты были в недоумении. Никто никаких претензий к моей работе не имел, и иметь не мог.

Так я остался без должности, ожидая приказа на увольнение.

Через несколько дней был получен приказ об увольнении и мы – Дуся, Саша, Славик и я начали собираться к выезду в Днепродзержинск.

Многие офицеры продолжали еще верить, что я останусь служить, что еще молод на пенсию. Но я подчиненный, а подчиненному надо починяться, как когда-то говорил когда-то майор Гузь Евдокии Евсеевне еще в 1944 году.

Наш выезд совпал с празднованием годовщины части и нас с подполковником Бородиным торжественно проводили перед строем личного состава соединения.

Мы были очень благодарны за такие проводы и пожелали добра и хорошей службы всему личному составу.

И так, устроив вечер для коллектива отдела, мы распрощались с друзьями и товарищами по работе и поехали к Евсею Акимовичу в Днепродзержинск, к отцу Дуси.

На душе была и радость, и беспокойство, а сердце обливалось кровью за такое безразличное отношение к моей судьбе со стороны Тикунова. Ведь я мог еще лет 5-7 служить в Армии, переносить болезни, которые остались со мной до сих пор.

Прибыли в Днепродзержинск. Квартира Евсея Акимовича была маленькой. Было очень тесно. Мы дождались контейнер, разгрузили вещи и разъехались кто куда. Дуся со Славиком поехала к маме в Терешки, я с Сашей – в Борилово. И жили там до осени, Саше нужно было идти в школу.

Теснота, нас беспокоила. Мы решили поискать домик, чтобы купить его. Но сделать это не могли, нужны были большие деньги. Дом стоил очень дорого.

Городские власти (власти) встретили нас очень плохо. Куда бы мы ни обращались, везде нам задавали один и тот же вопрос – почему мы приехали в Днепродзержинск?  Как я мог это объяснить. Я вообще не понимал, почему задают вопрос офицеру, прослужившему более 20 лет в Армии, воевавшему на фронте с немецко-фашистской армией, раненому, имевшему справку от КЭЧ о сдаче квартиры в Термезе, мне это не понятно и по сей день. Видимо и здесь не очень ждали, не очень радовались нашему приезду.

Меня не прописывали на квартиру. Мне не выплачено пособие в связи с переездом на новое, место жительство и по сей день.

Так у нас была выбита вера к местной власти, мы потеряли всякое уважение к городскому комитету партии, которому безразлична была судьба рядовых членов партии. Он возомнил себя вершителем всех дел. Не случайно, что за все время жизни в городе мы ни разу не обращались, ни по какому вопросу в Горком партии. Нас никто и никогда не спросил, как живем и в чем нуждаемся.

Понимаю, плакать уже поздно. Жизнь прожита. Возврата нет, и не будет.

Мы встали на очередь, на квартиру. Были на очереди 12 -ми. Но не стали ждать, а решили взять участок и строиться.

Выделили нам участок далеко от города. По улице Зои Космодемьянской, осенью , купили сборный домик и перевезли его на участок. За зиму много разворовали местные жители. Стало тепло. Стали строиться. Наняли бить бетонит. Сами били цоколь. Начали кладку стен. К осени 1960 года сумели отделать две комнатки и к 1 сентября начали в них жить. Все было свежее, сырое, по стенам росла пшеница.

Сложенная самими печь имела плохую тягу. Но если разгоралась, то было тепло.

Не было света, горела керосиновая лампа. Не было воды. Ходили в колодец к соседу. Не было газа. Позже все это было в доме и можно было жить и жить.

Как у меня все получалось хорошо, быстро. Ну, это так и было. Строились мы медленно, но уже жили. А ведь нас плохо встретили и на участке. Все время нам задавали такой вопрос: Зачем мы приехали есть украинский хлеб? Хотя, Евдокия Евсеевна украинка.

Мы с Дусей и наши дети сожалели и сожалеем, что приехали сюда. Здесь нет ни друзей, ни товарищей. Все здесь чужое. Мы часто вспоминали 1943 год, когда нам говорили, что, мы вас не ждали.

В 1961 году пошел работать в СУ-15 на строительство Аульского водопровода. Евдокия Евсеевна пока не работала. Добавка к моей пенсии прибавила нам и еды и одежды и материалов к стройке дома.

Строиться нам никто не помогал. Дуся и я учились строительству. Сколько было насмешек со стороны соседей Селезько. Мы молчали, не ссорились, отделывались смешками и шутками. Ладно. Бог с ними.

В январе 1961 года мне уменьшили пенсию на 75 рублей. Стал получать 125, это и жить и строиться было маловато. Проработал три года. Заболел. В 1968 году вновь пошел на работу в узел связи фельдъегерем, где проработал до 1978 года. Уволился и больше работать не мог. Заболел гипертонией, нарушением сердечной деятельности.

Все это время работала и Евдокия Евсеевна. Работала на одном месте. В днепровском райкоме партии сначала техсекретарем, затем машинисткой до ухода на пенсию в 1978 году. Мало поработала в райисполкоме и бросила. Ушла на пенсию. Стала заниматься домашними делами, внуками, а затем и правнуками. Часто ходила к своим товарищам по работе. Все это немного разнообразило ее жизнь. Возле дома она друзей и подруг не имела, и это угнетало ее.

Но старость есть старость. Я часто посещал врачей, и она стала жаловаться то на одно, то на другое. А тут началась “перестройка” и отношение врачей стало нетерпимо плохим. За тяжелые болезни ни один врач не переживал. Они прямо говорили, что это заботы больного, а не врача. Что если нет денег на лекарства, то как хотите, так и живите. Вот мы и начали жить.

О тяжелой болезни расскажу позже, а сейчас о другом. Дусе были поставлены коронки с напылением, они жгли губы и десны. Их сняли, нужно было ставить другие, коснулось лечения зубов. Врач, принявший ее в поликлинике, посоветовал обратиться к платному врачу. Она пошла по указанному адресу пришла к тому же врачу, который принимал ее в поликлинике. Она не выдержала, нагрубила ему и сильно переживала. И больше к зубным врачам не обращалась.

Она мучилась, не имея пи коронок, ни зубов. Сколько недобрых слов было сказано и в адрес врачей и в адрес руководителей республики за развал мощнейшей страны, за неспособность думать, как управлять государством, как делать добро для народа.

Мы старели. Дети подрастали. Саша окончил Металлургический техникум. Отслужил в Армии в городе Бологое. Приехал домой и начал работать по специальности. Но направлению поехал в Кривой Рог на металлургический комбинат, а позже на Днепровском металлургическом комбинате в Днепродзержинске. Рассчитался. Работал в Управлении “Стройгидромеханизация” по строительству канала Днепр-Донбасс, по намывке квадратов на левобережный го¬род Днепродзержинск. Эти работы были сделаны, перешел работать на цементный завод. Затем работал в вагоностроительном заводе им. газеты “Правда”, а сейчас трудится на Аульском водопроводном хозяйстве.

Жена – Антонина Иосифовна (Каренгина) работает в том же Управлении Аульского водопровода.

Сын Евгений учится на крановщика в ремесленном училище в г. Днепродзержинске.

Дочь Наташа с мужем Николаем Михайловичем Бохонько живут здесь. Растут сыновья Андрей и Денис.

Наш младшим сын Станислав, закончив Днепродзержинский индустриальный институт, 13 май 1983 года был призван в Армию на офицерскую должность. Служил в Крыму, Монголии, в городе Андижа-не (Узбекистан) и сейчас в Днепродзержинске.

Жена – Алла Анатольевна (Семенова) и дочь Елена живут здесь.

Неумолимо идет время, на нас навались и старость и болезни. Хуже стано¬вилось здоровье Евдокии Евсеевны. У меня началась гипертония.

27 ноября 1981 года умерла мама Ксения Федоровна. Она жила отдельно от нас. Сильно просила отдельную кварту. С на¬ми жила беспокойно, часто уходила к знакомой женщине, плела всякие небылицы о нас. Дуся выхлопотала комнатку. Там она жила лишь один год. И умерла.

25 марта 1986 года Дусе была сделана операция на щитовидной железе. Идя на опе¬рацию, она надеялась, что ей будет делать знаменитым Яценко. Но она попала под нож другого врача. Операция была сделана неудачно, кроме того произошла авария на Чернобыльской АЭС, а она нас коснулась и начался рецидив. Болезнь прогрессировала. Ни облучение, ни лекарства процесса не остановили, а наоборот, ускорили.

С января 1993 года. Евдокия Евсеевна была практически прикована к постели. В Феврале и марте она не могла двигаться. Многие врачи смотрели и приходили к выводу, что это от болезни щитовидной железы.

Весь 1993 год был для нас самым трудным из всех прожитых лет. Мы часто вспоминали трудные годы своего детства и сравнивали с сегодняшними днями. Они были очень похожи.

Мы не могли достать лекарств. Не было участковой медсестры. Врачи предлагали лекарства по очень дорогой цене. Брать такие лекарства мы не могли. У нас не было ни каких запасов денег.

Не имея болеутоляющих средств, лечащий врач Шепеленко, решил применять наркотики (морфий). Евдокия Евсеевна понимала все это и не возражала. Она знала свою болезнь и очень переживала. Больше всего она боялась, что не сможет двигаться, не сможет пройти в туалет.

Я ее успокаивал. Делал все, чтобы эти трудности проходили незаметно. Но настроение у нее было такое, что она смогла сделать над собою что угодно. И попытка была.

Снова разговор с ней серьезным и обещание, что моя помощь будет самой наилучше. Дуся понимала меня и крепилась.

Вместе с морфием ей вводили и болеутоляющие средства. Но с ними было очень трудно. Рецепты на лекарства лежали месяцами в аптеке. У нее не хватало нервов, чтобы выдержать сообщение, что лекарства не достал.

В большинстве случаев лекарства доставали Тоня – наша невестка и внучка Наташа. Все это было с базара.

Последние месяцы были особенно тяжелые. Меня она уже не отпускала даже в аптеки. Кое-как доставали Анальгин и индийские средства с анальгином.

Сестры с неотложки, которые вводили морфий, понимали наше положение и от всего сердца старались помочь. Они не одну нашу просьбу не оставили невыполненной. Они ходили к врачам, выписывали рецепты, заходили в аптеки привозили лекарства. Как только не благодарила Евдокия Евсеевна. Они до последней ми¬нуты не давали нам оставаться в одиночестве и успокаивали Евдокию Евсеевну.

Особенно благодарны мы сестрам Вите и Лоре. Они делали все, что могли. В долгу мы у них не были.

Добрые души. Большое спасибо им. Мы желаем им только добра и счастья.

И, наоборот, мы проклинали, и проклинаю новоиспеченных президентов России и Украины, лишивших нас спокойной старости и тех лекарств, которые были до них в избытке. Миллионы им проклятий, и не только им, а и тем, кто рядом. Пусть наши проклятия дойдут до всевышнего. Я плачу по Дусе и кляну их и днем и ночью.

Ума не приложу, как они могли за такое короткое время развалить такую страну, как СССР и сделать нас нищими в полном смысле этого слова.

Умерла Евдокия Евсеевна 4 января 1994 года в 18 часов 20 минут.

После ухода из жизни Евдокии Евсеевны мои переживания сильно отразились на здоровья. Кровяное давление все время высокое. Лекарств стал пить в два раза больше. Плохие электрокардиограммы. Я боюсь посещать поликлинику. Как только прихожу к врачу, у меня сразу повышается давление. Домой я ухожу после инъекции папаверина и дибазола.

Что же будет дальше. Я не могу успокоиться. Плачу. Боюсь, что мои болезни будут прогрессировать. А это гибельно для меня. Кто за мной будет ухаживать. И никуда не денешься. Страшная наступает старость.

Такова жизнь человека на земле.

А пока благодарю от всего сердца всех, кто помогал лекарствами, кто окружал нас при жизни Дуси, кто помог похоронить ее и кто не забывает меня в это тяжелое для меня время.

Спасибо всем моим родичам от всего сердца, от всей моей души.

Еще раз большое спасибо.

Хочется немножко рассказать о разностях, которые окружали нас, с которыми , мы сталкивались.

В своих воспоминаниях очень коротко рассказал о той тропинке жизни, по которой мы шли с Дусей вместе пятьдесят лет.

Нас окружали всякие люди. Вместе с хорошими уживались и плохие. И если хорошие остались в моей памяти на всю жизнь, то о плохих не хочется и вспоминать. Но они, плохие, живут с нами рядом, и нам от них бывает не очень приятно.

За добро и хочется доброе сказать. Я уже писал о доброй душе начальника политотдела Зейналова Мамеда Ага Кязым оглы, который по-отцовски заботился обо мне и о Дусе, пока мы работали вместе с ним. В трудные моменты он не бросал нас в пекло огня, оберегал от артиллерийского и минометного огня, от бомбардировок. Не всегда это получалось, но ведь была война, Это был фронт.

Мы были благодарны ему за отеческую заботу. Большое ему спасибо. Нельзя не сказать доброго слова и о заместителе начальника отдела 320 дивизии подполковнике Лухманове, с которым мы были почти всегда вместе. Начальник отдела полковник Михейко доверял ему все работы. Особенно это видно по Будапешту. Мы оба остались живы в это ужасное время. Спасибо ему.

Добрая память осталась об Инструкторе отдела корпуса майоре Колбасове Михаиле Зельмановиче, который уважал Евдокию Евсеевну и оберегал ее от невзгод, когда меня не было. Евдокия Евсеевна уважала его и с ним была спокойна в любой обстановке. Спасибо ему.

Этой же благодарности достоин и помощник по комсомолу капитан Захаров Л. Он был чуть старше нас по возрасту и помогал Дусе всем, чем мог, особенно при переездах. Они были хорошими друзьями. Это он пел в 1943 году на слете бывалых солдат: “Онегин, я скрывать не стану,

Безумно я люблю сметану”. Под Будапештом он почти вместе со мной ушел из корпуса и судьба его не известна.

Мы с благодарностью вспоминали начальника политотдела 360 СД в Термезе полковника Козлова И.М. Сам он болел и болел за других. Наши жены были хорошо знакомы по общественной работе. Он по-отцовски посоветовал уйти в Батальон связи, получить очередное воинское звание и улучшить наше материальное положение.

Добрый был человек. Спасибо, ему.

Особо хочется сказать о большом коллективе школы им. Карла Маркса. Это был дружный, сплоченный, хорошо организованный коллектив.

Несмотря на незаметную должность, Евдокия Евсеевна была равной среди равных. В коллективе ее уважали за доброту и трудолюбие. С учительницей школы Татьяной Степановной Черных к нашему выезду из Термеза, сложились очень хорошие отношения. И сейчас, спустя более 30 лет, Татьяна Степановна переписывается с нами. Прислала как память о Сурхандарьинской области книгу “Жаркое солнце Сурхана”. Евдокия Евсеевна с удовольствием переписывалась с нею и делилась всеми новостями и нашими невзгодами в последние годы. Они вместе переживали то, что произошло с СССР.

О кончине Евдокии Евсеевны я ей сообщил, и она ответила мне своим соболезнованием о преждевременном уходе Дуси из жизни. Человека такой доброты встретить можно, но очень и очень редко. Мы благодарны ей.

Не могу не сказать доброго слова о полковнике Алтунине из 360-го СД. Алтунин Александр Терентьевич много сделал того, чтобы Саша – наш сын смог подлечиться в детском санатории Чимган. С его помощью мы доставали путевки и отправляли сына на лечение.

Нет ухе в живых Александра Терентьевича. Но память о нем будет вечной в наших сердцах.

Разве нельзя сказать доброго слова нашей соседке Наташе Вариводе, которая в тяжелейшее для Дуси время болезни, находила время и приходила делать уколы особенно обезболивающих средств, да и доставала лекарства. Дуся и я были ей от души благодарны.

Так остается в памяти добро, сделанное людьми, не родными.

Что рассказать о плохом. О плохих людях. Говорят, что плохое дольше помнится. Нет. Мы не злопамятны, многое забыли, простили. Но они жили среди нас, мы с ними вместе работали и я о них немножко рассказал. Хочу еще раз о них вспомнить, для науки другим.

Я коротко писал о капитане Колесниченко Сергее. Из-за его подлости, а моего ротозейства на моей голове в 35 лет появился седой волос.

Таким же неблагодарным был командир батальона связи подполковник Манюта, кто – то из Округа его слишком уважал, но он доводил людей до такого состояния, что не знали куда деться. Молодые офицеры уходили из батальона, и их приходилось искать. Никакие жалобы на инспекторских проверках не принимались к разбору. Но о своей персоне не забывал. За счет батальона многое имел. Все это делалось на глазах личного состава.

Упоминал я и подполковника Агапитова. Ну что можно сказать об этом человеке. Занимал он должность, получал солидный оклад и совершенно не думал о своих работниках. Не знаю, где он оставил след своей работы. Может быть только за столом буфета или ресторана.

Опять возникает, вопрос о том, что может быть я действительно сам виноват, что вокруг меня были такие люди. Что я не уживчив.

Может быть. Я не люблю несправедливости, лжи и заигрывания. Мне моя работа не позволяла лукавить перед людьми.

Ведь мне потом говорили солдаты, сержанты и офицеры о том, что если начальство делает, то почему другим это делать нельзя. И попробуй опровергнуть. Попробуй, докажи, воспитай честность.

А несправедливости в Армии было множество фактов. Не хочется о них писать. Ведь даже Сталин серьезно наказал Маршала Ворошилова за то, что последний вывез из Будапешта вагоны с вещами и мебелью в Москву. Не будем говорить о меньших начальниках. Они машинами вывозили ковры, кожу и другое имущество аж на Кавказ из Будапешта.

А командир дивизии в Термезе приказал построить в летнем кинотеатре Дома офицеров балкон для его семьи, где и восседал во время сеансов. Его осуждали. Но все шло мимо.

Таких фактов можно проводить множество. Хватит об этом. Все не расскажешь. Они всегда правы, и нам с ними не спорить. Ему говоришь одно, а они делают другое. Это они, тогдашние начальники, довели нас сейчас до нищеты, страну до развала и разграбления. Народ им говорит одно, а они от ИМЕНИ НАРОДА делают совершенно противоположное. Да еще и улыбаются, глядя в объектив телевизионной камеры.

Какие же нам всем нужно иметь нервы.

Я всю жизнь проработал с людьми. Я учился у них, они учились у меня. Я не имел права обманывать, защищать несправедливость, не имел права воспитывать зло и ненависть. А все это было. Все это выдерживало сердце. А ведь оно не камень. И подчас не выдерживало. Срывалось. И нам было от этого плохо.

Хочется несколько слов сказать еще о нашей долгой совместной жизни. Они без трудностей не проходили. Всякое бывало. Нетерпимых моментов в жизни не было.

Всю нашу совместную жизнь Евдокия Евсеевна не была ограничена материально. Она была полной хозяйкой в доме. Она распоряжалась всеми материальными ресурсами. Евдокия Евсеевна не ограничивала себя ничем. Одевалась, обувалась и все носила по своему вкусу. Покупала дорогие вещи и старалась их носить.

Поэтому запасов у нас не создавалось даже на черный день. Кроме того мы старались помочь родственникам и детям. Николай Захарович строил дом с нашей помощью, сын Саша вступал в кооператив на квартиру с помощью нас.

Ну а перестройка нас добила совсем. К 1993 году наши сбережения равнялись копейкам и для меня наступили черные дни. И только перед самым Новым 1994 годом мне была добавлена пенсия.

Такого плохого положения в жизни я за более чем семьдесят лет не знал. Как я выдержал, не знаю. Евдокия Евсеевна это переживала исключительно тяжело. Мы старались даже не говорить на эту тему.

Все это теперь выходит моими слезами. Сколько слез вылилось за время после смерти Дуси подсчитать трудно. Нет дня, чтобы слеза не катилась из глаз.

Не очень скоро это забудется.

 

 

 

НАШИ НАГРАДЫ

 

Андрея Семеновича:

Орден “Отечественная война 1 степени”,

Орден “Красная Звезда”,

Ордена “Красная Звезда”,

Медаль “За боевые заслуги”,

Медаль “За боевые заслуги”,

Медаль “За оборону Кавказа”,

медаль “За победу над Германией”,

Медаль “За взятие Будапешта”,

Медаль “ХХ лет победы в ВОВ 1941-45 года,

Медаль “ХХХ лет Победы” в ВОВ,

Медаль”40 Лет Победы в ВОВ “,

Медаль XXX Лет Советском Армии и Флота,

Медаль 40 Лет Советской Армии и флот,

Медаль 50 Лет Советской Армии и Флота,

Медаль 60 Лет Советской Армии и Флота,

Медаль 70 Лет Советском Армии и Флота

Евдокии Евсеевны:

Орден “Отечественной войны II ст.”,

Медаль “За Отвагу”,

Медаль “За боевые заслуги”,

Медаль “За победу над Германией”,

Медаль “За взятие Будапешта”,

медаль “XX Лет Победы в ВОВ”,

Медаль “40 Лет Победы в ВОВ”,

Медаль “50 Лет ВС СССР”,

Медаль “За доблестный труд в честь 100 летия со дня рождения Ленина”,

Медаль “70 Лет Вооруженных сил СССР”.

Ну, вот и все. Я не старался писать все и обо всех, мои записи посвящены моему боевому и жизненному пути моему и Евдокии Евсеевны. Я мало написал о родственниках. Об их отношениях ко мне и Дусе.

Это их дело. Это их совесть.

В разное время было и разное отношение их к нам, а нас к ним. Причины объяснить не могу. Я просто их не знаю.

Ну, это жизнь. А в жизни все может быть, в том числе и между родственниками.

Вот, пожалуй, и все.

Октябрь 1993 – апрель 1994 года г. Днепродзержинск.